Мэтью Стовер: Клинок Тишалла

– Этого мало, – выговорил я. Как и все мудрые слова, сказать их было легче, нежели переварить. – Какое значение я могу придать своей истории?

– А мне откуда знать? Может, если ты просто расскажешь ее, как можешь, она сама подберет себе мораль по вкусу.

Вот за эту мысль я и держусь теперь. Так Хэри снова спас мне жизнь.

Она моя.

Ее значение зависит от того, как я расскажу свою историю.

Мы прощались с Кейном на пристани в предрассветной мгле. Струи зимнего дождя хлестали нас. Графиня Эвери уже забилась в свою каюту; матросы готовились отчалить. Ждали только Кейна.

Когда мы обнялись, за его плечом я заметил госпожу Веру. Она не уходила с палубы, глядя на нас широко распахнутыми серьезными глазенками – следила, чтобы отец не бросил ее снова. За ней часовым застыл Орбек, бережно держа могучими ручищами автомат.

На пристань я пришел инкогнито, надев простую рубаху и штаны и закутавшись в шерстяную накидку, теперь от влаги тяжело липнувшую к плечам. Я не опасался бродить среди своих подданных без охраны; мне еще под силу защитить себя при необходимости и в рукопашной, и в чародейском поединке, а Т’нналлдион обещал мне, что гибель моя не осиротит Империи.

На Кейне плаща не было – только куртка и штаны черной кожи, увешанные бесчисленными ножами. Обнимать его было крайне неудобно…

…И не только поэтому, должен заметить.

– Чем займешься теперь?

Он ухмыльнулся мне из-под склеенной замерзающим на лету дождем челки.

– После того, как доставлю Веру и Шенкс на место? Тебе, пожалуй, лучше не знать. А то волноваться будешь.

– Я тебе не нянька. – Я ткнул его кулаком под ребра, пытаясь изобразить дружескую перебранку. – Я твой король.

– Ну тогда строго между нами. – Он пожал плечами, и усмехнулся. – Мне тут пришло в голову, что раз уж мне придется растить дочку в этом мире, я хочу, чтобы это был приличный мир. Так что я направлюсь на юго-запад – в теплые края. Хочу завернуть в одно местечко на севере Кора. Чаназта’аци.

– Чаназта’аци? – Название показалось мне знакомым, и миг спустя я понял, отчего. – Там есть дил .

Он ухмыльнулся еще шире.

– Знаю.

Прежде чем он успел продолжить, взгляд его уловил что-то за моим плечом, и улыбка померкла. Лицо обратилось в камень.

Я обернулся. Сквозь струи ливня к нам брел мужчина, одетый на мой манер, только капюшон плаща он надвинул так низко на лоб, что лица не было видно. В правой руке он держал черный сундучок, и только когда я увидал белую повязку на левой, я понял, кого вижу перед собой.

Короткое движение на краю поля зрения: Орбек поудобнее перехватывает автомат для стрельбы от бедра.

Кейн отошел от меня, преграждая Райте дорогу, и остановился на полпути. Рука его скользнула под куртку, чтобы извлечь засунутый сзади за пояс массивный угольно-черный пистолет-автомат. Прижимая оружие к бедру сзади, чтобы монах не мог его увидеть, Кейн застыл в ожидании. Он бросил что-то неразборчивое, и Райте, подняв сундучок, протянул его Кейну.

– Это единственный мой подарок, который может представлять для тебя ценность, – донеслось до меня. – Ты же в силах отдарить меня стократ, приняв его.

Они говорили о чем-то вполголоса, а я смотрел на них. И Орбек – тоже.

И Вера.

О чем шла их беседа – моей истории не касается, но вскоре Кейн пожал плечами, показал Райте пистолет, который до того не выпускал из рук, а потом убрал оружие.

Монах удалился, едва кивнув мне. Кейн же возвратился к сходням и передал сундучок мне.

– Может пригодиться, – заявил он и объяснил, для чего служит прибор и как им пользоваться, а потом оставил меня на пристани под дождем с Кейновым Зерцалом в руках.

– Увидимся, – бросил он, когда были отданы концы и шестовые начали отталкивать баржу от причала.

Я лишь помахал ему рукой.

Он кивнул в ответ. Стылый дождь переходил в тающий снег, от баржи и ее пассажиров остались только серые силуэты. Я увидел, как смутный призрак Кейна кладет руку на еле видимые во мгле плечики дочери, а потом они вместе скрылись в каюте, где плескался огонь в жаровне.

Орбек постоял на палубе еще миг. Кивнул мне торжественно и тоже ушел.

А я стоял под дождем, покуда баржа вовсе не скрылась из виду.

Потом вернулся сюда, за письменный стол в библиотеке, и налил себе еще рюмку превосходного тиннаранского и – несколько часов, а может, дней спустя – набрался смелости воспользоваться кейновым даром.

Через несколько месяцев после битвы война была наконец объявлена. Меня не было при том – детали мне неизвестны, – но мое цепкое к деталям, могучее воображение в прошлом оказывалось вполне точным.