Дуглас Брайан - Глаз Кали

«Глаз Кали»! Бритунец выдал себя. Стало быть, вот какова цель его путешествия! Вот зачем его понесло в такую даль! Но что он знает о глазе Кали? И какая из многочисленных здешних Кали имеется в виду?

Конан размышлял над этим довольно долго. Со стороны могло показаться, что варвар впал в каталепсию. Он уселся на землю, скрестив ноги, как часто делают люди, привыкшие жить без мебели, в шатрах, а то и под открытым небом, и, выпрямив спину, замер. Бронзовое от загара лицо киммерийца было совершенно неподвижным. Глаза застыли и казались сделанными из стекла, губы не шевелились, только ноздри чуть трепетали, втягивая душный воздух.

Глаз Кали! Теперь дело за малым. Нужно лишь идти вслед за бритунцем. И когда он отыщет то, что искал, забрать у него камень. Или, если этот Фридугис покажет себя добрым товарищем и сговорчивым малым, разделить добычу пополам. Конан вовсе не был таким уж кровожадным чудовищем и предпочел бы не убивать вновь обретенного приятеля. В конце концов, половина такой грандиозной драгоценности, которой, несомненно, является глаз Кали, — это большое состояние. Конану хватит на полгода безбедного существования, а бритунцу, воплощению умеренности и аккуратности, — лет на двадцать счастливой и полноценной жизни.

Фридугис опять повернулся. Кошель, висевший у него на поясе, вдруг выпал и лежал рядом со своим владельцем, крепясь к поясу лишь одним-единственным ремешком.

Все воровские инстинкты разом вскипели в Конане. В ярко-синих глазах киммерийца вспыхнул поистине дьявольский свет. Разве так можно — выставлять напоказ все свои деньги? Конан колебался недолго. В конце концов, он не собирался обворовывать своего возможного спутника. Но проверить — что там у него в кошеле — Конан был просто обязан. Хотя бы в целях безопасности. Вдруг это — никакой не безобидный путешественник-чудак, а, к примеру, глава бритунских стражников? Конан сейчас не мог бы сходу назвать преступление, за которое его могли бы преследовать аж из самой Бритунии. Но, если как следует покопаться в бурной биографии варвара, наверняка что-нибудь да сыщется.

Лучше не рисковать, не так ли?

И Конан осторожно запустил пальцы в кошель.

И замер…

Он нащупал нечто, от чего мороз пробежал по его жилам, а кровь застыла, и душный жаркий воздух вендийского вечера вдруг наполнился живительной прохладой.

Ибо Конан в кошельке спящего бритунца нащупал огромный драгоценный камень. Конан почти не сомневался в том, что представляет собой его добыча. Подцепив его двумя пальцами, Конан извлек камень наружу.

Последние лучи заходящего солнца мазнули по камню, лежащему посреди большой загрубевшей ладони киммерийца, и тысячи граней алмаза заиграли всеми цветами радуги. Отблеск плясал на лице Конана, радужки разбегались по траве, рука киммерийца вся была залита разноцветным сиянием. Такого Конан действительно не видел никогда в жизни. Этому алмазу не было цены.

— Глаз Кали, — прошептал Конан еле слышно.

И камень, словно бы услышав, как благоговейно к нему обращается человек, вспыхнул с новой силой. Еще ярче сделались отблески драгоценных граней, еще быстрее запрыгали искры в глазах Конана. Он зажмурился, спасаясь от нестерпимого сияния, а когда вновь поднял веки, камень уже погас.

Солнце зашло за горизонт, в роще стало очень темно. Ночь наступала в Вендии без всякого перехода. Никаких сумерек, никакого балансирования на грани света и тьмы. Только что весь мир был залит призрачным розоватым сиянием — и вот уже настала непроглядная темень. Нужно подождать, чтобы звезды пришли в себя — равно как и люди, которые, сколько ни жили в Вендии, так и не научились мгновенно переходить от света к темноте. И лишь спустя несколько минут после внезапного, точно обрубленного мечом, окончания заката на черном бархатном небе проступают ночные светила.

Чуть позже появится луна, яркий серебряный спутник всех, кто крадется в ночи, — людей и диких зверей.

Конан сомкнул пальцы над алмазом. Некоторое время он рассматривал спящего. Стоит ли разбудить бритунца и предложить ему поделить добычу? Или просто стащить камень и дать деру? И то и другое было бы в порядке вещей.

В конце концов, алчность взяла верх. Разве Конан не был вором? В этом занятии он не видел ничего для себя постыдного. Он легко приобретал богатства и легко с ними расставался. Если его просили помочь — редко отказывал. Если его самого обворовывали — аплодировал удачливому воришке. Он играл по правилам и никогда не совершал подлостей, а в этом, как считал киммериец, и заключался залог его честности.