Алекс Макдуф - Хозяин Океана

— Никто и не пытался, Гонзало, — Конан внимательно посмотрел на капитана.

— Пытались, король Конан, — вздохнул бывший пират. — Многие пытались, но не вышло.

— А тебе хочется, чтобы вышло? — продолжал словесный поединок Конан.

— Я уже стар, у меня сын, я вышел из дела, — выдерживая взгляд короля, ответил Гонзало. — Но я не хочу, чтобы с такой командой в трюме корабль дал течь. Барахас не усадить в один корабль, ни самих по себе, ни с кем-нибудь. Они сами плавают по Океану, сами и потонут, без всякой помощи. Не связывайся с Барахас, король Конан.

— Гонзало, ты мне грозишь? Или предостерегаешь? Или, может, советуешь?

— Я размышляю, — отвечал капитан.

— Ну что ж, размышляй, — примирительно сказал Конан. — Думаю, погода еще позволит нам побеседовать на самые разные темы. Но, надеюсь, сейчас тебя привела сюда не это?

— Отнюдь. — Пират в отставке опирался локтями на настил, стоя на трапе.

Разговор, видимо, был серьезный, ибо подобного Гонзало не позволял ни себе, ни другим. «Самая гнусная картина — моряк, стоящий на трапе», — внушал он всем.

— Зачем ты приказал задержать Седека?

— Чтобы случайно чем-нибудь не навредил, — ответил король.

— Не знаю, чем тебе может навредить асгалунец, но такое обращение навредит не меньше.

— Тебе что-то известно о нем, Гонзало? Тогда поднимайся к нам, и поговорим толком. Пока земли не видно ни с носа, ни с кормы, время у нас есть. Все эти люди, ты знаешь, мои доверенные лица. Можешь говорить все, не стесняясь. Правда, я сомневаюсь, что ты когда-нибудь чего-то боялся, но здесь я над тобой не властен. По закону здесь главный ты.

— Дело не в этом. — Гонзало поднялся на корму и встал у борта рядом с Конаном. — Я вообще не совсем понимаю, зачем тебе понадобился этот союз. Если он и будет держаться, то лишь до тех пор, пока жив ты.

— Это очень возможно, но не обязательно, — усмехнулся Конан. — У Аквилонии хватит сил, чтобы держать Закатный океан.

— Зачем, Киммериец? — продолжал спор Гонзало. — Аквилонский флот — это так же смешно, как конница Барахас под стенами Тарантии. Даже если ты стал знаменитым корсаром, хотя в Киммерии никто кроме тебя, не видел моря, это еще пи о чем не говорит. Тебе одному не переделать Аквилонию. Но даже если удастся — зачем?

— Да просто потому, что я король Аквилонии, — засмеялся Конан.

— Ну и что? — пожал плечами Гонзало. — Чем тебе так досадил Шем? И этот Седек в особенности?

— Пока ничем. Но я не для того затеял все это, чтобы Шем выглядывал у меня из-за плеча, когда я стою у штурвала.

— Понял, — кивнул Гонзало. — Ты хочешь дать урок, а Седека подозреваешь в чем-то, хотя сам не знаешь в чем. Но я не хочу ссориться с Асгалуном. Мне ходить этим морем до самой смерти, и я хочу умереть своей. И Фрашку должен жить, а не кормить акул! Когда я был корсаром, моим занятием было топить корабли, и риск самому быть пущенным на дно входил в правила игры. Но я никогда не сводил личных счетов, потому и жив до сих пор.

— А Фрашку?

— Это мой единственный долг, и я его плачу и буду платить до конца жизни. Я ушел из прежней игры и не хочу снова в нее попасть.

— Понял, — в свою очередь кивнул король. — А я пришел на Океан снова, чтобы прекратить эту игру. Что скажешь?

Гонзало помолчал, посмотрел за корму, послюнил палец, определяя ветер, обвел взглядом корабль.

— Так, Конан с «Вестрела». Я подумаю, пока не будет видна земля. А пока не трогай Седека.

— Согласен. — Конан тяжело опустил ладонь на фальшборт, так что дерево скрипнуло. — Не знаю только, что может измениться за это время.

— Тебе ли не знать, что многое, — заметил Гонзало, уже спускаясь с кормы. — Особенно на море.

— Он-то пускай думает, — проговорил вслед Евсевий. — Но Хорса-то ждать не будет.

— Зачем же было так торопиться? — подал голос Майлдаф.

— Бриан, с той поры, как ты стал торговать, образ твоих мыслей изменился, — завел свою обычную песню Евсевий.

— Не хочешь ли ты сказать, что я поглупел? — вспылил Майлдаф, подозревая, что над ним издеваются. — Если ты хочешь сказать именно это, скажи прямо!

— Не прими это как издевку, Бриан, — сказал Евсевий уже без всякого ехидства в голосе. — Сейчас ты думаешь как купец. Как честный купец. А здесь происходит то, что именуют словом «политика», хотя ничего более мерзкого, чем политика, Я еще не видел.

— Ты прав, Евсевий, — тяжело вздохнул киммериец. — Видишь ли, Бриан, здесь собрались те, кому я могу сказать все что угодно. Собственно, я и так король и могу говорить все что угодно. Но если я стану делать так, то чем тогда я лучше шута?