Роланд Грин - Путь воина

— Полагаю, в твоих словах что-то есть. Отлично. Я попрошу лишь, чтобы ты поговорил с теми двумя по возвращении и тоже предупредил их. Полагаю, до тех пор Конан сможет поберечь свой тыл.

— По крайней мере от моих людей, — сказал Реза. — Что же касается других врагов, с которыми он столкнется, — будем молить богов о милости. И тогда, госпожа, вы бы могли хоть немного поспать. Если вы не выспитесь, то будете утром скверно выглядеть.

Ливия попыталась ответить, но ее слова исчезли в широком, смачном зевке. Она положила руку на его массивные плечи:

— Я спущусь, Реза, если ты мне поможешь дойти, как столь часто помогал в прошлом.

— С удовольствием, госпожа.

Скирон больше не поворачивался спиной к господину Акимосу, когда вытирал пот с лица. Да и пот у него вызывала не только жара в пещере.

В последние три раза, когда он наводил чары для удержания в узде Дорис из Дома Лохри, он ощутил то, что назвал бы эхом, если б оно достигло его ушей. Так как он воспринял его средствами, каких никакой колдун людям обыкновенным объяснять не мог, то он держал язык за зубами.

Теперь, однако, Акимос спрашивал у него совета. И если торговый магнат не получит его, то он еще может профукать их победу. А если он победит без советов Скирона, это будет едва ли лучше. Тогда Скирону повезет, если он сможет вернуться к жизни бродячего чародея. Акимос еще мог подумать, а не выдать ли его Воителям, чтобы показать, какие чистые у него руки…

— Господин Скирон! Я задал вопрос. Есть ли опасность, требующая, чтобы все наши люди находились здесь?

Скирон сглотнул. Ответный вопрос по крайней мере позволит выиграть время.

— А куда им еще отправляться?

— Взять лагерь Конана.

— Я не солдат, но…

— Вот на сей раз ты говоришь правду. Продолжай.

— Разве тот замок не неприступен для любых сил, какие мы можем бросить против него?

— Для любых естественных сил — да. Его построили Драконы — так во всяком случае гласят предания. Но я думал, что ты отправишься с нами и посодействуешь нам.

Скирон снова сглотнул. Он надеялся, что Акимос не заметил, как он содрогнулся, возможно, это и не они откликались на его чары, с каждым разом все громче. За минувшие века в этих горах сотворили много чего магического. Могло уцелеть до настоящего времени и еще что-нибудь помимо мифических Драконов.

Он говорил себе это, покуда его язык произносил слова, не имевшие для него ни малейшего смысла, но, казалось, успокоившие Акимоса. Наконец торговый магнат поднялся:

— Отлично. Если ты уверен, что можешь навести отсюда чары против замка ничуть не хуже, чем откуда-нибудь перед его воротами…

— Никакой колдун не может напускать свои наилучшие чары, когда у него над ухом свистят стрелы. К тому же если я не останусь здесь, чтобы возобновить оковы госпожи Дорис, то, вернувшись, вы можете найти ее не столь любезной.

По выражению лица Акимоса Скирон понял, что он попал в точку. Видеть, как Дорис омывает слезами его ноги, умоляя его потоптать ее, стало для Акимоса источником немалой гордости. С этим он так легко не расстанется.

Поэтому Скирон останется и сделает для Акимоса все, что сможет. Но еще больше он сделает, стараясь узнать, что же могло проснуться в недрах этих гор и что же все боги, законные или иные, могли позволить ему сделать с этим!

Дорис из Дома Лохри лежала на тюфяке, пропитавшемся потом от ее последней схватки с Акимосом и слез, пролитых ею, когда он ее покинул. Она ненавидела себя за эти слезы, но в каком-то не затронутом Скироном уголке мозга она знала, что стыдиться ей нечего. Скирон заставил ее нуждаться в Акимосе, как нуждается ежедневно в маковом отваре пристрастившийся к нему. Привязанная к нему этой потребностью, она бы с радостью вышла за него замуж, а затем увидела бы, как ее сын женится на Ливии, а после этого увидела бы, как Акимос правит обоими домами. Но доживет ли она до возвышения Акимоса? Одно наверняка: если чары Скирона когда-нибудь дадут сбой, она снова сможет стать хозяйкой собственной воли и собственных рук. И тогда сами боги не смогут помешать ей вонзить кинжал в сердце Акимоса.

При этой мысли ее пронзила мучительная боль, смешанная с желанием. Какое же она чудовище, думать так о человеке, который так нежно ее любил!

Она перевернулась, зарывшись лицом в мокрый тюфяк, чтобы приглушить свои крики. Когда она снова овладела собой, то услышала топот марширующих ног, а затем лязг доспехов и оружия и голос того рослого вендийца Партаба, ревевшего словно инструктор по строевой подготовке Воителей.