Виталий Храмов - Старый Мамонт

– Придурки! Мы сюда для чего припёрлись? Денег заработать? Мёртвому деньги не нужны! Это не ваша война. Нам по барабану, кто победит. Нам – срок отслужить. Убивать для этого совсем не обязательно, – кричу им в лица.

Во взгляде Молота – ничего, его ещё не отпустило, пришлось по шее дать, у Пятого – презрение борется с непониманием, а вот у Корка – удивление.

Бунт подавлен, возвращаемся к работе. Раненых – много. Таскаем без разбора – свои, чужие. Ночью только догадались – сделали носилки из обломков лестниц. Стало полегче.

Бой продолжается всю ночь – наши взяли одну стену, защитники отчаянно контратаковали. За полночь взяли воротную башню – войска широким потоком пошли в город. Защитники стали сдаваться. Утром всё закончилось.

Я всё ждал магических атак от защитников. Думал, Маги силы берегут. Но магия так и не была применена. Может, не было Магов в этом городе?

Сутки мы таскали раненых. Сутки! Как заведённые. Какой сутки – больше! Только следующим вечером я решил, что баста, хватит! Работаем, как комуняки в забое. И Павка Корчагин – сзади с наганом.

Вечером не пошли к Магу. Харя у него треснет – каждый день ему платить по две монеты. Я «срисовал», как он заряжал амулеты, совместно с Духом поняли, почему у меня не получалось. Хотя казённый Маг и использовал вербальный способ, я увидел свою ошибку – неверный угол одной из рун.

Когда я дохожу до крайнего истощения всех своих сил, когда сознание находится на грани – опять получилось магическое открытие. Сам зарядил я амулеты. Слил в них Силу. Молча, что особенно ценно. Не маг я, не маг. Уже вырубаясь, не засыпая, а именно – отрубаясь, понял, как сделать индикатор заряда магической Силы по типу индикатора телефона. С четырьмя или пятью делениями. Но не сделал. А потом – опять забыл.

Утром надел наручи, натянул кольчугу, не стал крепить остальную бронь, тяжёлую, латную, пошёл проведать раненых. Придя, схватился за голову – слишком много тех, кого мы вынесли, умерли. Слишком многие стали инвалидами. Я же видел, что к раненым бросались какие-то женщины. Подумал – знахарок наняли, магинь… как будет маг женского рода? Магиня, магичка? Не важно. Оказалось – это были не медсёстры. Это были шлюхи полковые. С соответствующим уровнем знаний медицины. Никаким.

Подтягивается тройка моих госпитальеров. Наша зверюга сидит безвылазно в нашей палатке – имущество охраняет. Вид у всех – краше на костёр ставят. Кольчуга на Атосе висит, как штора в театре. Отвык его видеть без его бочки панциря.

– Порожняк! – говорю я им. Ещё бы они знали, что это такое. Да ещё и без перевода. На русском.

Иду, пальцами тыкаю в тех, что умерли, в тех, что умрут, – гангрена начинается. Считаю. Разворачиваюсь, иду в свою палатку. Бронируюсь. Вооружаюсь. Мои соратники – тоже, но я им запрещаю. Ибо – нехрен! Есть такой зверь.

На холме знать празднует победу. Бухают. Щит на руку, топор, иду в атаку. Гвалт, шум, столы опрокидывают, хватают мечи, путаются в перевязях. Наёмники сбегаются отовсюду, но оружие не обнажают. Ага – зрители. Тоже – злые.

Охрана знати хватает арбалеты, которые все местные, поголовно, называют самострелами. Лучников в этом мире я ещё не видел. И луков не видел. В действии. Единственный лук – в руках Бродяги. Тот самый, без тетивы. Тут – только арбалеты. И что вы за них схватились? Пока вы тетиву натянете, пока взведёте, пока зарядите – фарш от вас будет. Фарш. Такой же гнилой, в который вы превратили мой труд.

Навстречу идёт тот самый командир, с бакенбардами. Без шлема, с голыми руками. Ладони выставил в останавливающем жесте.

– Шестьдесят три! – кричу ему в лицо.

Не понимает.

– Я их вынес из боя, а вы – их погубили! Где лекари? Где знахарки? Где бинты, где врачи? Почему люди гниют заживо?

– Я понял тебя. Признаю твоё право, – отвечает этот, стильный. Поворачивается ко мне спиной, начинает орать, как паровоз, которому перекрыли стрелку. А потом – мне:

– Арестовать!

– Кого? Всех? – удивляюсь.

– Тебя. Сложи оружие. За бунт – сутки ямы.

– Сука! – говорю я ему. Правда, по-русски.

– Сложи оружие, – кивает он мне, типа – принял твоё мнение к сведению, потом жёстко, добавляет: – Это приказ!

Сука! Пока он мне зубы заговаривал, заряженные арбалеты смотрят на меня. И Маг играет шаровой молнией в руках. Сука!

Ночью решётка поднимается, опускают лестницу.

– Пошёл, – слышу.

Иду. Ведут меня, ведут. Приводят в какой-то шатёр. Конвой остаётся снаружи. Захожу. Тот самый, с бакенбардами. Барклай, гля, де Толли. Подходит, разрезает верёвки на руках. Показывает за стол, на стул. Не уже привычная лавка – стул.