Александр Бушков - Чужие берега

А потом глаза его погасли – так же неожиданно, как и вспыхнули. Начальник тайной полиции откинулся на спинку кресла и, не вынимая рук из карманов, отвернулся к угасшему небу на восходе. Теперь перед Сварогом сидел просто запутавшийся, неимоверно уставший старик.

– Извините, лорд Сварог, – произнес он своим обычным голосом. – Нервы. У всех нас нервы не в порядке последнее время. Багряная Звезда… Наверное, впервые в жизни я чувствую свое полное бессилие. Это все равно, как видеть приближающийся к тебе марен и знать, что ничего сделать нельзя. Ни убежать, ни скрыться… Извините.

– Пустое, – буркнул Сварог. И сказал: – А вы все ж таки мне угрожаете, любезный лорд.

– Да, угрожаю, – буднично ответил Гаудин. – Поскольку не могу позволить, чтобы еще и вы создавали мне проблемы. И без вас голова кругом… Поздно уже, граф. Простите, что оторвал от ваших дел. Проводите меня, будьте любезны.

По изящной лесенке взойдя на борт сияющей огнями виманы, он остановился у перил и опять посмотрел в глаза Сварогу. Прищурившись. И склонив голову набок.

Дорого бы дал Сварог в этот момент, чтобы узнать, какие мысли клубятся под высоким лбом надворного советника… Вимана бесшумно отчалила от замка; покачнувшись, взяла курс на полночь, а начальник тайной полиции Империи Талара все стоял и смотрел на Сварога, пока вимана не превратилась в тусклую точку на черном покрывале неба. Точку не больше рядовой звезды.

Тогда Сварог пожал плечами, зевнул и, сказавши «б-р-р-р», поежился – ночной воздух забирался под рубаху и гладил грудь холодными пальцами.

– Павлины, говоришь… – пробормотал он.

«Сегодня, пожалуй, нет смысла возвращаться в Латерану. А полечу-ка я в Латерану завтра утром. Потому как утро вечера мудренее. Тогда и обдумаем, что еще за напасть на мою голову и как вести себя дальше в общении с этим непонятным человеком.

„Я подумаю об этом завтра“, – как сказала одна литературная героиня».

И он направился в спальню. Даже не предполагая, какие открытия в обрамлении нешуточного удивления, говоря языком старинных романов, принесет ему утро.

…Записку подбросили не без юмора – и при этом так, чтоб он не смог ее пропустить. Никак не миновал бы ее, даже если б провалялся весь день в постели, как малодушно собирался, вернувшись с облаков на землю. Ох как он понимал Бони и Паколета! А тут еще Гаудин со своими угрозами и упадническими пророчествами…

Нет, не по поводу Гаудина хандрил Сварог. Как уже говорилось выше, он просто чувствовал себя одиноко в королевском дворце.

Дел у короля Сварога, конечно, хватало. Можно и послов принять, и бумаги подписать, и повникать в отчеты с рапортами, и учинить разносы нерадивой челяди, и устроить смотр своим вооруженным силам, и встретиться с ходоками и челобитчиками, и чертов стул всего другого насовершать. Но ни принимать, ни вникать, ни совершать, равно как заниматься прочей королевской рутиной не хотелось. Хотелось же, дьявол побери, вольного ветра в лицо, скрипучего седла под собой, дыхания и фырканья разгоряченных скакунов, мерного покачивания Доран-ан-Тега на боку, незатейливых подколок и шуточек товарищей по странствию, цели впереди и неведомой опасности со всех сторон. Как в старые добрые времена. Однако впереди Сварога ждал очередной королевский день и никакого тебе вольного ветра. И оставалось в его состоянии лишь неприкаянно бродить по этажам и залам, по кишкам коридоров, рычать на засыпающую стражу, на бездельничающую прислугу, пытаться чем-то заняться самому, чтоб тут же это и прискучило. Поневоле поймешь отдельных коронованных особ, которые со скуки пускались во все тяжкие – начиная от безудержных утех с актрисками и заканчивая затяжной войной с соседями. А ведь он царствует всего-то ничего. То ли, э-хе-хе, еще будет…

Поэтому, когда Сварог обнаружил подброшенную записку, то почти что обрадовался. Записка сулила отвлечение от дворцовой тягомотины и, кроме того, обещала прямой выход на, с позволения сказать, людей, до которых Сварогу не терпелось добраться самому.

Хотя слово «подбросили» не подходило – записку пришпилили. На видное место. Местом непредставившиеся почтальоны выбрали, выражаясь по-королевски, кабинет для обязательных государевых раздумий. Или, говоря по-солдатски, сортир. Клочок плотной желтоватой бумаги размером с конфетный фантик письмоносцы прикрепили к внутренней стороне двери на высоте Свароговой груди. Но не кнопкой, как сперва показалось Сварогу, а предметиком, который сам по себе был призван навести его на размышления. Отшпилив листок, Сварог положил предметик на ладонь и поднес поближе к глазам. И увиденному ничуть не удивился.