Роланд Грин - Волшебный туман

— Печаль казалась вам не свойственной.

Повелительница Туманов отвернулась и сказала приглушенно, в подушку:

— Я много лет не позволяла печали приближаться ко мне. Ни разу с тех пор, как одновременно обрела женскую зрелость и свои силы.

Махбарасу не пришлось долго ждать ее рассказа. Он услышал его между едва приглушенными рыданиями. Задолго до окончания рассказа он лежал с Повелительницей, обнявшись, положив ее голову к себе на грудь, укачивая ее, как укачивал бы, утешая, обиженного ребенка.

От этого рассказа в сердце капитана проснулся страх. Месть согрела бы ему кровь, да только все виновные давно умерли. Повелительница отомстила за себя сама и сделала это основательно.

Итак, он наконец узнал, каким образом дочь аквилонского вельможи стала Повелительницей Туманов. Но он не нашел пока ответа на другой, куда более важный вопрос (по крайней мере, на взгляд Махбараса).

Сколько нужно мужчине ласкать колдунью, чтобы исцелить ее от душевных ран?

В последующие два дня отряд Конана жался к подножию гор. Они ехали по ночам, скрываясь от глаз наблюдателей, которые могли притаиться среди скал или барханов.

— Разумеется, магия Повелительницы может позволить ей ясно рассмотреть нас, — весело заметила Омиэла. — А если так, то она, несомненно, приготовила нам встречу, от которой мы не сможем отказаться. Но она может обнаружить, что я более неприятная гостья, чем она предполагала, когда рассылала приглашения.

Мысль о том, что за ним наблюдают с помощью магии, относилась к числу тех немногих вещей, которые могли встревожить киммерийца. Однако он отправился в это путешествие, зная, что в конце его предстоит столкнуться с магией, и за ним следом пошло слишком много людей, чтобы он мог позволить себе как-то показать свою тревогу.

— Я победил немало ведьм и чародеев, — сказал Конан. — Против стали чары не всегда действуют так, как хочется колдуну, если эта сталь в хороших руках.

— Только не думай, что сможешь зарубить меня прежде, чем я успею зачаровать тебя, — улыбнулась Омиэла; но в ее глазах не было смеха, и Конан не слышал теплоты в ее голосе.

— Тебе незачем опасаться меня, — спокойно ответил он. — Конечно, в том случае, если ты не дашь мне повода…

Дальше они ехали молча.

На противоположном конце Долины Туманов зародилось недовольство.

Недовольство — свойство живых существ, и не применительно к тем, кто ни жив, ни мертв, ни разумен, ни безмозгл. Но оно (то, о чем идет речь) было недовольно.

Оно не могло само питаться, но, когда ему предлагали жизненный дух живых существ, потребляло его с тем, что можно было бы назвать желанием. Питание стало привычкой, и у странного создания сложилось представление, что так и будет продолжаться, если оно станет подчиняться определенным командам, которые, казалось, поступали с регулярными промежутками.

А теперь команды поступали уже не так часто, равно как и питание. Недовольство росло.

Зародилось то, что можно было бы назвать мыслью. Если жизненный дух более не поступает, то нельзя ли отправиться за ним?

Трудность состояла в том, куда отправляться?

Созданию всегда казалось, что приказы поступали из особого места. Но если оно найдет место, откуда поступают команды, то сможет ли оно тогда пропитаться.

По крайней мере, это давало направление для поиска — а существо, томящееся в недрах горы, уже научилось различать направления.

Повелительница Туманов много лет трудилась и приносила жертвы, чтобы довести Туман до этой черты, но, когда Туман, наконец, добрался до нее, колдунья не узнала об этом, пока не стало чересчур поздно.

Горы вонзились в небо, и заря окрасила в розовый цвет далекие снежные шапки, когда Конан натянул поводья. Его чутье на опасности говорило, что следует ехать дальше, а не делать привал здесь. А другие его чувства подсказывали, что опасно оказаться на виду, что непременно случится, если они поедут дальше средь бела дня.

Он спешился и стал изучать местность, выискивая следы врагов. По большей части земля была слишком твердой, чтобы на ней остались следы, а ночью дул сильный ветер… Следы, оставленные до рассвета на мягкой почве, были давно уничтожены.

Неожиданно Конан услышал голоса. Кто-то приближался к нему сзади.

— Старушечьи бредни, — донесся до киммерийца голос Фарада.

— Старушечьи? Вот, значит, что ты видишь, когда смотришь на меня? — Так могла говорить только Омиэла.