Роланд Грин - Волшебный туман

Это пустыня для тех людей, у кого есть глаза на спине и чьи руки постоянно не сжимают рукоять меча. Но Конан уже много лет вел жизнь полную опасных приключений — большее число лет, чем у него было пальцев на руках, а афгулы, на родине которых процветала кровная месть, впитали осторожность с молоком матери.

— Конан! — кто-то позвал киммерийца, заглушая криком цокот копыт. — Туранцы выслали вперед отряд, который скачет быстрее остальных!

Конан узнал голос. Это был Фарад — первый среди афгулов. Киммериец ответил ему, не поворачивая головы:

— Они думают взять нас «в волчий мешок». Самое время лучникам помочь туранцам изменить точку зрения.

— Или заставить их и вовсе передумать! — закричал Фарад.

Радость от предвкушения предстоящей битвы звучала в его голосе.

«Волчьим мешком» называли один хитрый военный прием. Кочевники часто использовали его, преследуя врага. Вперед посылался лишь небольшой отряд на самых быстрых лошадях. Со временем кони преследуемых начинали исходить пеной, спотыкаться, и тогда их нагоняли преследователи. Завязывался бой, а тем временем на помощь преследователям подходил основной отряд.

Такая тактика наводила на мысль о том, что туранцы взяли на службу всадников пустынь или, по крайней мере, каких-то наемников, вроде Конана, некогда служившего под знаменами Турана. Но нечасто забредали туранцы так далеко в пустыню… или, правильнее сказать, они не бывали здесь, пока Ездигерд, переполненный желанием прибрать к рукам все что можно, не сел на трон Турана…

До скал было уже рукой подать. Конан осмотрел земли, лежащие впереди. Доходила ли равнина до скал и есть ли среди них расселины, где можно укрыться от туранских стрел? Киммериец замедлил бег лошади, успокаивающе похлопав ее взмыленную шею.

— Не так далеко осталось, девочка, — прошептал он ей.

Впереди открылась узкая лощина, усыпанная обломками скал так, словно их разбросал какой-то обезумевший великан. Тут было не проехать, по крайней мере быстро летящим вперед всадникам… а если афгулы станут пробираться между камнями, туранцы успеют подъехать поближе и обрушат на беглецов море стрел.

Двигаясь по открытой местности, люди Конана до скал не доберутся. По крайней мере, не все.

Киммериец снова пришпорил лошадь. Она протестующе заржала, пена выступила у нее на губах.

— Ко мне, вы, сучьи дети! — взревел Конан, обращаясь к своим воинам. — Или вы хотите умереть под стрелами туранцев, и да поразит Кром сифилисом весь их народ!

На шатающихся лошадях афгулы последовали за своим предводителем, обходя опасную долину. Тут Конан все же рискнул обернуться и увидел, что скакавший впереди отряд «волчьего мешка» остановился в нерешительности. Больше того, часть лошадей туранцев пала. Некоторые войны теперь барахтались на земле, пытаясь выпутаться из стремян.

Впереди был горный хребет. Конан еще сильнее вонзил шпоры. Кобыла рванулась из последних сил. Камешки и песок полетели из-под копыт, словно пена из-под тарана боевой галеры.

Еще один взгляд назад. Основная часть туранцев двигалась плотной массой, но часть всадников разъехалась далеко в разные стороны, стараясь охватить отряд Конана с флангов.

Значит, они собираются окружить скалы? Ни один дурак не станет этого делать, а среди командиров туранской кавалерии дураки встречались редко. Не раз киммерийцу говорили о том, что давным-давно подсказали ему его чувства: «Не считай своего врага глупее себя».

Глухой стук копыт лошади по твердой земле сменился звонким топотом по камням. Преследователи тоже достигли скал, и полсотни копыт забарабанили по камням.

Позади запели туранские рожки, но в этот раз к ним присоединился барабан. Конан сплюнул в сухой песок, по пыль тут же снова набилась ему в рот. Барабан принес плохую новость. Обычно туранцы использовали его, вызывая подкрепления.

«Пусть призовут хоть все орды Турана, мы устроим им такую битву, что выжившие её нескоро забудут».

Авангард туранцев был уже недалеко. Солнце блестело на их кольчужных рубахах, в то время как полдюжины лучников-афгулов как один натянули луки.

Алое сияние расползалось из чаши, и, если бы кто-то сейчас заглянул в комнату Повелительницы, он решил бы, что колдунья стала сердцем гигантского рубина. Только губы ее шевелились — она бормотала заклинания, и грудь ее едва заметно вздымалась. Внимательный глаз мог бы заметить, как дрожат пальцы ее рук и мускулы обнаженных гибких бедер, а в остальном Повелительница могла показаться вырезанной из камня скульптурой.