Джим Батчер: Фурия Принцепса

И когда кожаные ремешки не намокли и не разбухли.

И когда пальцы не онемели от ледяной воды.

И когда он не был на полпути к панике, с горящими легкими и яркими разноцветными звездами, танцующими перед глазами.

Он продолжал бороться со шнуровкой, и, наконец, ему удалось выскользнуть из доспехов.

Когда его сломанная рука и плечо высвободились, только неослабевающая концентрация на магии металла не позволила боли скрутить его в клубок агонии и тем самым окончательно решить его судьбу.

Он освободился от своих тяжелых поножей, сорвав пряжки, со всем остатком сил оттолкнулся от дна и поплыл в направлении, где, казалось, была поверхность.

Давление на легкие и уши было чудовищным, ему просто необходим был воздух, и легкие сжались, готовясь вздохнуть, не важно, был ли он еще под водой или нет, кинжал выпал изо рта, и огонь, полыхнувший в его плече и руке, был сверхъестественно мучительным…

Рядом с ним кто-то нырнул, затем его потянули за воротник, вытаскивая из воды, как только голова оказалась на поверхности, он поперхнулся водой на первом полувздохе.

Китаи вытащила его по плечи из воды с неожиданной силой, ее паника и ярость бередили его чувства.

— Алеранец! — Кричала она. — Чала!

Он сплюнул воду и поперхнулся влажным, тяжелым вздохом, едва способный скоординировано шевелить конечностями.

Что-то рассекло воду недалеко от них, что-то темное, большое и быстрое. Акула или еще один Ворд.

— Уходим! — Выдохнул Тави. — Уходим, уходим!

Китаи поплыла, таща его за тунику, а Тави просто старался держать голову над водой.

До Слайва было пятьдесят футов, и примерно столько же до пирса, который был окупирован Вордом.

Сквозь боль в плече, груди и руке, Тави только начал снова воспринимать происходящее, он поглядел вверх, чтобы увидеть корпус Слайва, уже отплывшего от пирса и возвышающегося над ним.

Кричали люди, и в воду упала веревка.

Китаи ухватилась за нее одной рукой, несколько раз обмотала ее вокруг предплечья и крикнула что-то.

Когда она поднималась из воды и тянула Тави за тунику, казалось, словно весь его вес сконцентрировался на разбитом плече.

Тави вскрикнул от боли и совершенно неосознанно дернулся, что сопровождалось звуком рвущейся ткани и коротким падением в воду.

Он стал барахтаться, чтобы выплыть на поверхность, когда что-то промелькнувшее под водой задело его ноги.

Он увидел, как корабль уходит дальше от пристани и от него, теперь Китаи и веревка были вне досягаемости.

Ее рука запуталась в веревке, и она отчаянно пыталась освободиться, но она была уже дальше на несколько ярдов.

Тави взглянул вверх на Демоса, смотревшего на него с борта корабля хитрыми глазами, а затем осталась только старая, вырезанная фигура на носу Слайва — красивая женщина слепо глядящая вперед с легкой улыбкой на прелестных губах.

Ноги Тави начали отказывать, и вода стала накрывать его. Он начал тонуть, но носовая фигура приковала его внимание, казалось она увеличилась в размере, стала больше и повернулась в его сторону.

Он потрясенно осознал, что вырезанная женщина на носу Слайва двигается, и это вовсе не было обманом его замерзшего, агонизирующего сознания.

Она нагнулась к нему с грацией и величием противоречащими ее виду с облупившейся краской. Улыбаясь, она протянула ему свою сильную, изящную руку.

Тави собрался из последних сил и взял ее за руку, ощущая подвижную и непоколебимую силу ее хватки.

Она вытащила его из воды и подняла в воздух, когда очередная лягушка-Ворд безуспешно напала на его пятки.

Лежа на деревянных полах корабля, он быстро и ошеломленно глянул на палубу, слишком усталый, чтобы поднять голову.

— Поймал, — самодовольно сказал Демос, — милорд.

— Чала! — Крикнула Китаи. Она была около него, мокрая туника липла к стройному телу, когда она сорвала накидку с проходившего моряка и накинула на него. — Максимус! Он ранен!

— Целитель! — Рявкнул севший от дыма голос Маркуса. — Выноси ванну!

— Капитан, — прохрипел Тави. — Вывози нас отсюда, к воронам.

— Есть, — сказал Демос, когда несколько пар надежных рук понесло Тави к ванной, которая была поспешно принесена из трюма корабля. — Так точно, милорд. Едем домой.

Всё растворяется в потоке времени. Мы гораздо менее значительны, чем воображаем себе.

Всё, что мы есть, все наши деяния, не более чем тень, какими бы великими они ни казались.

И в тот день, когда последний человек сделает свой ​​последний вздох, солнце не перестанет светить, и горы не рухнут, дождь будет продолжать идти, а ручьи шептать, и они не заметят потери.