Вадим Панов: Кардонийская рулетка

Выстрел.

Бамбадао засек движение в окошке второго этажа и среагировал, и услышал едва различимый предсмертный вскрик.

Бабарский докладывал, что в доме собрались четверо анархистов. Когда адиген, хромая, вошел в гостиную первого этажа, из них, по его расчетам, должен был остаться один. И шорох на кухне, примыкавшей к гостиной, показал, где он.

— Не пытайся бежать через сад, тебя поймают, — громко произнес Помпилио. — Дом окружен, так что иди сюда, не трать время. — Он уселся на скрипнувший стул, положил бамбаду на стол, вытер шею и голову кружевным платком и, не поднимая глаз, поинтересовался: — Знаешь, кто я?

Ему не требовалось смотреть на появившегося в гостиной террориста, чтобы видеть его. По едва слышному скрипу половиц, по дыханию и запаху бамбадао знал, где именно стоит Шо, мог оценить его комплекцию и позу.

— Да, знаю. — Сапожник напряженно посмотрел на адигена. — Я не боюсь.

— Повтори эту фразу еще пять раз, — предложил дер Даген Тур. — Возможно, тогда у тебя перестанут дрожать руки.

В одной из них, правой, Шо держал пистолет со взведенным курком. Оружие адигена покоилось на столе, однако Сапожник на самом деле знал, кто к нему явился, и не собирался состязаться с бамбадао в скорости.

— Похоже, мне придется вам довериться. — Шо осторожно положил пистолет рядом с бамбадой. — Я готов рассказать…

— Ты расскажешь, — подтвердил дер Даген Тур, складывая руки на трости.

— Но вы должны пообещать мне жизнь.

— Ты убил женщину, которую я любил. А значит, сегодня ты умрешь.

Договора не будет.

Сапожник дернул головой и, собрав в кулак всю свою волю, сумел твердо сказать:

— Я не убивал.

И услышал мрачное:

— Не важно. Я принял решение убить всех, кто так или иначе причастен к смерти Лилиан. И я убью вас всех. Найду и убью. Ваши смерти не принесут мне покоя и ничего не исправят, но я принял решение, и оно не изменится.

— В таком случае, я помолчу.

— Не получится, — качнул головой Помпилио. — Или ты будешь говорить, или кричать. Сначала кричать от боли, потом говорить о том, что меня интересует.

И Шо настороженно посмотрел на вошедшего в комнату мужчину. Высокого мужчину в длинном темно-сером сюртуке.

— Мой старый друг маршал Тиурмачин всегда путешествует в сопровождении большой свиты, — ровно продолжил дер Даген Тур. — В ней есть телохранители, секретари, наложницы, повара и палач. Как говорится, мало ли что может приключиться в дороге? Я одолжил палача на сегодняшний вечер. — Пауза. — Ты все расскажешь.

Слухи о том, как пытали на Эрси, ходили по всему Герметикону, достаточно сказать, что правящую хунту даже лингийцы называли Кровавой, а потому следующий взгляд Сапожника был полон страха:

— Я… Ты правда эрсиец?

Вместо ответа высокий мужчина раскрыл саквояж, продемонстрировав прячущиеся в нем инструменты.

Шо в ужасе повернулся к Помпилио:

— Что будет, если я все расскажу?

— Никаких мучений, — пообещал адиген.

— Что вас интересует?

— Расскажи об Огнеделе, — угрюмо приказал дер Даген Тур.

И целый час внимательно слушал, лишь изредка разбавляя вопросами рассказ террориста. А когда услышал достаточно — поднялся, кивнул палачу и тяжелой поступью вышел во двор. Под звезды. Под знакомые звезды Герметикона. Под яркие и отстраненные звезды, окутанные той же пустотой, что царила в душе Помпилио.

Пустотой, в которой таились страшные Знаки.

Выстрел. Глухой хлопок из гостиной. Первая кровь.

— Мне жаль, — прошелестел Тиурмачин отголоском пистолетного щелчка.

Старый маршал знал, что есть мгновения, когда рядом обязательно должен быть друг. Обязательно.

— Мне кажется, я умер, — тихо произнес Помпилио.

— Ты справишься.

— В последнее время я слишком часто слышу эту фразу.

— Прости…

— За что? Почему прощать? — Помпилио поднес к глазам «Улыбчивого Ре». Верного. Беспощадного. Бывшего рядом в самые трудные дни. Что толку в беспощадном друге, если все плохое уже случилось? Дер Даген Тур сунул бамбаду за пояс. — Помнишь, мы говорили об «эрсийской рулетке»? О том, что играем в нее: ты, я, Лилиан, Кира, Винчер, Арбедалочик — все. Помнишь?

— Помню, — подтвердил маршал.

— А ведь каждому из нас досталась пуля, Гектор, каждому — все каморы оказались снаряжены, и мы по очереди выстрелили в себя. Каждый — в себя, никто не остался в стороне.

И столько отчаяния прозвучало в голосе Помпилио, что Тиурмачин не нашелся с ответом. Знал, что молчать нельзя, но не смог подобрать слов старый лис.