Мария Семёнова - Славянское фэнтези

Она бурно рыдала, ее слезы частым дождем падали в воду озера под ее ногами и расходились кружочками. Искрен повернулся и бросился бежать по тропе, крепко сжимая в кулаке кольцо. Теперь он знал, как берегиня получила тепло и дыхание живого человеческого тела. Она отняла чужой дух, перехватила земную судьбу той, которая дальше жить не хотела. А она — хотела, очень хотела жить среди людей и нашла способ стать человеком.

Но человеком ли она стала? Ведь человек — это не только дух, но еще и душа. А душу не украдешь. И нынешняя Гостейка — совсем не то что несчастная Метелица. Она — другая. Искрен вспоминал ее теплый смех, любовное сияние ее глаз и не верил, что все это — морок, пустота. Живой огонь в глаза бросает только душа. И где же Гостейка ее взяла?

Выйдя из рощи, Искрен обнаружил, что пир уже окончен — вся толпа вышла из хоромин и клубилась пестрым облаком на лугу перед воротами. И тут же его одолело предчувствие, что там что-то неладно. Отдельной кучкой стояли несколько человек, и среди них он, несмотря на густеющие сумерки, сразу различил стройную фигуру Гостейки. Рядом с ней застыла Былятиха, которую под локоть поддерживал ее рослый, плечистый муж, возле него жалась и вертела озабоченно головой Зорница. Спереди всех их прикрывал дед Жилята.

А впереди всей толпы стоял Звяга, отец Метелицы, и на лице его была написана злая решимость. Искрен ускорил шаг, почти побежал. Пока он ходил к озеру, здесь началось что-то нехорошее. Теперь он точно знал, куда подевалась пропавшая Метелица, но говорить об этом сейчас было бы совсем некстати.

— Ты сам-то посмотри, откуда такое богатство! — говорил между тем Звяга, протягивая к Жиляте руку. В его загрубелой широкой ладони лежало несколько крупных округлых жемчужин, и даже в полутьме от них исходило нежное, мягкое сияние. — Да такие у самой гневославльской княгини небось все наперечет! А тут у девки простой! Какие тут Лешии, ну их к лешему! Откуда им взять столько жемчуга, да такого крупного!

— Да все же видели, все видели откуда! — вставила Лихачиха, одна из неревинских женщин. — Все видели — из ее косы вода течет и течет, ее уж поливать когда перестали, а она все течет и течет! А как наземь упадет, так жемчугом обернется! Моя девчонка подобрала такие же вон зернышки, на поле подобрала, где ее утром водили! Понятно, откуда такое! Да вы вон гляньте: и сейчас еще капает!

Все поглядели на Гостейку. Теперь она была в новой вышитой рубахе, убрана ожерельями и лентами, как полагается приличной девушке на празднике, ее волосы были расчесаны и заплетены руками Былятихи в опрятную косу с красивым косником из бусинок и медных бляшек. Но самый конец косы был влажным, время от времени с него срывались прозрачные капельки воды, и за время, что она стояла здесь, на земле возле ее ног уже скопилось семь-восемь белых жемчужин…

— А как она поет! А как пляшет! То-то ливень пошел, когда она у озера бегала! — заговорили в толпе с разных сторон.

— Не голос поет, а ветер гудит! Разве человеку такое суметь!

— Не человек она!

— Да и где простой девке такой красивой уродиться, й-и-их! — с насмешливой и страстной тоской вздохнул старик Гудила, и Гудилиха привычно дала ему по шее.

Кое-кто ухмыльнулся, но большинство лиц осталось сурово.

— А что вы растревожились, люди добрые? — внешне невозмутимо спросил Жилята. — Ну, может, она и берегиня. Не упырь же! Ну, жемчуг с волос каплет — не жабы ведь ядовитые! Кому какая беда? Дождь умеет заклинать — в засушливый год ведь ты сам, Звяга, за такое умение полжизни отдашь, чтобы только детей голодом не поморить.

— Польза от нее может быть, а вот не было бы вреда! — Звяга огляделся, и толпа у него за спиной тревожно зашумела. — Берегиня — нежить, и что у нее на уме, один леший знает! Дождь она заклинает, а нот как пойдут у вас дети и девки чахнуть, молодые парни с ума сходить — вот тогда запоете!

— У вас еще ладно, а если у нас? — поддержала его Лихачиха. — Я своих детей берегине не отдам! И близко не пущу!

— Гоните вы ее прочь, пока беды не наделала! — добавил худой мужик по имени Сухота и погрозил Гостейке костлявым кулаком. — А то смотри, Жилята, мы ее сами погоним!

— Молчи, дурной! — крикнула ему Былятиха и шагнула вперед. Ее муж, за свои охотничьи успехи носивший прозвище Медвежья Смерть, шагнул вместе с ней, хотя на его честном лице отражались сомнения. — Она мне дочь, и я свою дочь всяким-разным бранить не позволю! Из своего дома кого хочешь гони, хоть чуров из-за печи, а из моего дома я тебе никого гнать не дам! Она мне дочь, мне ее Макошь и Лада послали, и я, пока жива, ее в обиду не дам!