Роберт Джордан: Тайна врат Аль-Киира

— Чтоб Эрлик забрал этих двоих болванов! — выругался он.

Конан поднес к глазам бронзовую фигурку, которую все еще держал в руках.

— Что же в этой проклятой штуке такого? За что они давали пять золотых? Почему рисковали жизнью?

Хозяин лавки, занятый осмотром кошельков обоих негодяев, не ответил.

Все еще ругаясь себе под нос, Конан вытер со статуэтки кровь и сунул ее в мешок, который толстяк с перепугу выронил. С воплем радости торговец поднял руку, показывая пригоршню серебра, и тут же поспешно отдернул ее, опасаясь, что Конан отнимет у него деньги. Он вздрогнул и уставился на тела двух мужчин, распростертые на полу, словно увидел их по-настоящему в первый раз.

— Но что же мне делать с трупами? — воскликнул он.

— Возьми их себе в подмастерья, — насмешливо посоветовал Конан. — Бьюсь об заклад, они не положат в отходы для переплавки ничего ценного.

Стоя на коленях возле трупов, толстяк смотрел на Конана, разинув рот. Киммериец вышел на улицу.

Трактир “У кабана и медведя” был почти пуст, когда Конан переступил его порог, и мрачная тишина подействовала на него угнетающе. Кудрявая девица уже нашла себе клиента, когда он вернулся к ней, а по пути сюда он не встретил другой, которая понравилась бы ему.

В воздухе висел запах перестоявшего вина и пота. Здесь явно не имелось отдельного кабинета для благородных клиентов. Около полудюжины посетителей — извозчики и подмастерья в шерстяных рубахах — сидели каждый один за своим столом, погрузившись в свои мысли. Одна-единственная девушка стояла в углу, повернувшись к залу спиной. Судя по ее поведению — она не обращала ни малейшего внимания на мужчин, — девица совершенно явно не собиралась заниматься своим ремеслом. Мягкая волна рыжеватых каштановых волос падала на ее плечи. Закутанная в многослойные зеленые шелка, она была одета, если уж на то пошло, куда более скромно, чем многие офирские дамы, считающие себя вполне порядочными. Вызывающие блестки и мишура не украшали эту девушку — в отличие от многих, кто зарабатывал на жизнь подобным образом. Но все же обилие косметики выдавало тот род занятий, которому она себя посвятила — не говоря уж просто о ее присутствии в подобном заведении. Что-то в ее манерах и внешности позволило Конану предположить, что она взялась за свое дело совсем недавно.

Конан был так поглощен мыслями о девушке, что сперва совсем не заметил седоватого человека с окладистой бородой ученого, который сидел возле двери, держа в руке мятую металлическую кружку и бормоча себе что-то под нос. Когда же киммериец все же соизволил его увидеть, он вздохнул и спросил себя: неужели девушка важна для него настолько, что он позволит старику засечь себя?

Но в этот миг бородач как раз обнаружил его присутствие и уставился на него с пьяной щербатой улыбкой. Одежда его была разукрашена пятнами всех цветов, часть которых происходила вследствие неаккуратного обращения с вином, а часть — с едой.

— Конан!!! — взревел он и замахал киммерийцу. Приглашая его подойти, так отчаянно, что едва не упал со стула. — Присаживайся! Давай выпьем!

— У меня такое чувство, что ты уже достаточно нагрузился, Борос, — сказал Конан сухо. — Тебе я больше ничего заказывать не буду.

— Это не так уж важно, — заверил его Борос, улыбаясь. Неверной рукой он схватил свою кружку. — Видишь? Вода. Но немножечко, капельку ма-аленького...

Он понизил голос и забормотал что-то нечленораздельное, описывая свободной рукой пассы над кружкой.

— Кром!

Конан сообразил, что происходит, и отпрянул. Некоторые из тех, кто сидел в харчевне, посмотрели в его сторону, но поскольку не увидели ни крови, ни возможности извлечь из происходящего какую-либо выгоду, снова обратились к своим стаканам.

— Не делай этого, ты же пьян, старый дурак! — поспешно сказал Конан. — Нарус до сих пор весь в бородавках, которыми ты его наградил, пока лечил его фурункулы.

Борос закряхтел и сунул ему кружку.

— Глотни, это вино. Не бойся.

Киммериец осторожно взял кружку и принюхался. Потом сморщил нос и вернул ее.

— Сам пей. В конце концов, это твое творение.

— Боишься, ха! — Борос хмыкнул. — Такой сильный, и боишься. Да будь у меня твоя мускулатура...

Он засунул нос в кружку, откинул голову — и почти в тот же миг, давясь и отплевываясь, отшвырнул от себя кружку.

— Митра милостивый!.. — прохрипел он и быстро вытер рот тыльной стороной костлявой ладони. — Ничего более отвратительного я в жизни своей не пробовал! Придется вылить. Что это такое, во имя Азуры?