Спустя буквально несколько секунд в приемную товарища Зотова вломились два дюжих парня в косоворотках.
– Этот? – Ткнул толстой сарделькой указательного пальца в грудь Прохора Семеновича один из прибывших.
– Этот. – Подтвердил товарищ Зотов. – Ставлю задачу! Контра! Доносил на честных трудящихся белогвардейцам, за что был особо отмечен их генералом. Нажил имущество на страданиях городских пролетариев и других трудящихся масс. На оформление раскаяния даю два часа! Татьяна Степановна все зафиксирует под роспись. Имущество припрятанное изымать буду сам. Уведите!
Прохора Семеновича поволокли в какой-то подвал, где в глухой каморке имелись всего: маленький столик и приставленный к нему табурет. Место за столиком заняла личный секретарь, а Прохор Семенович был поставлен напротив нее, зажатый с двух сторон верзилами, своим видом обещавшими ему долгую и мучительную процедуру исследования обмякшего его тела на сопротивляемость внешним воздействиям.
– Ты посмотри, что, гады, делают! – Простонал Прохор Семенович, словно его бестелесная виртуальность на себе ощутила «творческий подход к делу» двух верзил из ЧК, которые проявляли такую изощренность в своем «творчестве», словно на «отлично» сдали выпускные экзамены в школе палачей матушки-инквизиции.
– Такова суть того самого момента, когда никто становится всем сразу. Ему когда-то городовой кулаком в морду за его проделки, а теперь он все муки ада другим преподносит, гордясь, что дорвался до власти и никем остановленным быть не может. Это – тот самый «пролетарий», который ничего, кроме тюремной камеры за собой никогда и не имел. Вышел, взял прохожего «на гоп-стоп»*, гульнул на всю широту своей серой душонки, снова в камеру на постой, к дружкам. При хорошем раскладе да при умении поставить себя в блатной среде, можно и в авторитеты вылезти. Тогда и в камере жизнь-малина. И начинают тебе бывшие твои уличные братки прислужничать, словно боярину какому. При «невезухе» останешься навсегда в «шестерках». Об тебя всякий ноги вытирать будет. А у тебя злость в душе возрастает: дождусь момента, покажу кому-то Кузькину мать! Эти двое и дождались… – Тут же выдал пояснение моменту Архангелов. – Все у тебя выгребет из тайников племянничек твой, а самого к азиатам на проживание сошлет. С пустыми карманами сошлет. А его сынок приемный, которого ему Татьяна из какого-то приюта выхлопочет с пояснениями, что явился товарищ Зотов прямым соучастником появления на свет этого лохматого пройдохи, унаследует затем все, что папаша успеет «изъять» у Вас и иных лиц, которыми интересовалось местное ЧК и он сам в особенности. Желаете ознакомиться с подробностями? К Вашим услугам!
– А можно заглянуть в то время, когда со всем этим покончено будет? Продолжение этой картины у меня ______________________
* грабеж, разбой
интереса не вызывает… Все из Ваших слов понял… Моя ниточка судьбы рвется… – Со вздохом прошептал Прохор Семенович.
– Не скажите, уважаемый Прохор Семенович! Не скажите! Покажу я Вам встречу ваших с товарищем Зотовым потомков. Интересная, знаете ли, встреча. Даже того более, будете участником событий. Только сторонним. И без предъявления своей истинной сути посторонним. Инкогнито, как принято говорить. Согласны?
– Хотелось бы иметь такое удовольствие…
– Тогда, к делу!
*****
– Куда же Михаил подевался?! – Прохор, присевший за кустом явно с желанием остаться не замеченным с дороги, взволнованно трепал свою кучерявую, аккуратно остриженную бородку. – Куда же он подевался?!
– Это Вы ко мне, уважаемый? – Донеслось из-за спины. Перед ним стоял Михаил, который внезапно возник ниоткуда. – Сами же пожелали поглядеть на то, как наследники встретятся. Поглядите, все ли Вам тут знакомым покажется. Кстати, прошу Вас впредь меня Иванычем называть. Так будет удобнее общаться.
– Тогда, ужо, и ты, горе мое луковое, меня Семенычем кличь. По батюшке так выходит. – Потребовал Прохор.
– Лады. – Согласился «Иваныч», с улыбкой глядя на то, как округляются глаза Семеныча, вышедшего из-за кустов, и обнаружившего вокруг себя картину, ранее им, никогда не наблюдавшуюся. – Что, показались чудные видения?
Семеныч в это время опустился на колени и водил ладошкой по раскаленному солнцем асфальту.
– Кто это докумекал смолой дороги заливать? Видать в этом месте дурней поболе нашего будет. Одна вонь! Сейчас все землица впитает. – Удивлялся он.
– Не впитает, Семеныч.
Читать дальше