Георгий Шадрин: Душа 29. Начало

Патрик нашел нужную ему дверь по номеру на брелоке ключа. Отыскав чайник, банку кофе, чашки и сахар, он поставил все это на пластиковый поднос, нашедшийся тут же, и уже собрался уходить, когда его взгляд скользнул по ящикам одного из столов. Он увидел, что ящик закрыт неплотно, хотя был снабжен автоматическим замком. Краешек пластиковой папки, загнувшись, помешал язычку замка захлопнуть ящик. Патрик постоял, потом, пожав плечами, вышел. Дверь он захлопнул ногой.

– И что ты нашла такого в моей фамилии, Мэри? – поинтересовался Патрик, отдавая ей ключ.

– Да какая-то она у тебя «душевная» – тебе не кажется? – она засмеялась.

– А-а, ты в буквальном смысле…

Они сидели в теплой комнате, и пили крепкий горячий кофе. За окном кружился снег, где-то вдали сверкали всполохи предпраздничных ракет.

– Ты, наверное, из Ирландии родом, да? – спросила Мэри, поставив чашку на стол.

– Так точно, сержант Мэри, – Патрик вскинул ладонь к виску и резко отдернул.

– Ты служил? – она заинтересованно посмотрела на него.

– Так точ… – начал Патрик, но перешел на спокойный тон, – Война в Заливе, рядовой, имею награды. А лучше, давай вообще не будем говорить о войне. Ничего хорошего в ней нет, в какие бы фантики ее не завернули. Кровь – это кровь, а смерть – это смерть. Я мужчина и не падаю в обморок при виде трупа, но слезы ребенка над этим трупом действовали и на меня.

Он вытащил из кармана куртки сигареты. Мэри подошла к окну и открыла его.

«Вообще-то, здесь нельзя курить», – пробормотала она про себя.

– Патрик, а ты давно в стране?

– В семидесятых мои мать и отец погибли в стычке с полицией, и меня взяла к себе тетка: она жила здесь уже давно, я и не знаю сколько, недавно она умерла.

– И как ты рос?

– Как все, ничего необычного. Школа, медицинский колледж. Я учился на врача скорой помощи. Потом эта заварушка в Заливе. Меня призвали в морскую пехоту, санитаром. Кому-то на глаза попалась отметка о том, что я был чемпионом школы по плаванию. Как будто морская пехота должна плавать! Мы не плавали, но это я так.

– Патрик, а как погибли твои родители? Извини, конечно…

– Этого никто не знает, а я был слишком мал и ничего не помню. Как писали – «в результате беспорядков». Но разве можно резиновой пулей убить наповал? Я в армии пробовал на мишени, человек бы выжил стопроцентно. Но все это в прошлом, давай не будем ворошить, ладно?

– Да, конечно, извини…

Но тут же, помолчав, она вновь спросила:

– Патрик, а из-за чего тогда были эти беспорядки? Насколько я знаю, между католиками и протестантами?

Патрик посмотрел мимо нее куда-то в окно, затянулся.

– Я и сам этого не знаю; не знаю, когда это началось. Получается, что мы делим одного Бога. Ведь Бог у нас всех один. Как ты там себя ни назови. Протестантом, католиком… Мне кажется, что прикрываясь именем Бога, люди преследуют свои цели, свои интересы. Ведь когда ты молишься, Мэри, чего ты просишь у Бога?

– Ну… Хлеб наш насущный дай нам на этот день…

– Правильно, и миллионы людей так же. Но ведь никто не просит: дай нам хлеб соседа, или имущество его, или…

– Подожди, Патрик, но ведь об этом сказано в Заповедях? Не возжелай…

– Вот и я об этом. Так что если их соблюдать, то и говорить не о чем, как ты считаешь?

– Честно говоря, я об этом никогда не задумывалась.

– Значит, ты просто живешь по ним, поэтому и не задумываешься. И если бы жили так же, то все было бы окей.

– Ты думаешь?

– Уверен!

– А как же тогда государство, правительство?

– Ты имеешь в виду, зачем они будут нужны?

– Ну да…

– Поверь мне, нормальные люди будут иметь нормальное правительство.

– Выходит что…

– Выходит, что искренне в Бога сейчас мало кто верит. Жизнь доказывает это. Я не имею в виду монахов в монастырях и священников в соборах. Это капля в море.

– А ты веришь в Бога, Патрик?

– Да, Мэри, Бог должен быть здесь, – Патрик прижал палец к груди.

– То есть – в душе?

– Да; в душе, в сердце. Назови это как хочешь. И вот еще, Мэри. Я не понимаю людей, даже если подойти с этой стороны; в общем если ты молишься, тебе становится легче?

– Да вроде все как обычно, Патрик.

– Значит, ты неискренне молишься, Мэри, ты уж извини. Хотя, может быть, вполне достаточно исполнять Десять заповедей.

– Хорошо, Патрик, я буду молиться искренней…

– Да, Мэри, – Патрик посерьезнел. – Ты впусти Его сюда, – он снова ткнул пальцем в грудь, – Впусти, и Он придет.

Патрик снова полез за сигаретами, а она как-то по-другому посмотрела на него, высокого ирландца, в общем-то, случайно оказавшегося в стране. И он ей показался очень симпатичным, хотя ничего особенного в его лице не было. Правильные черты, твердый подбородок, видно было, что это волевой человек. Вот только глаза… Глаза были большие и какие-то необычные: казалось, в них была мудрость, известная ему одному. Они были и веселыми и печальными одновременно, но печальными больше, гораздо больше… Патрик стоял у окна и смотрел на всполохи ракет в черном небе. Он выбросил сигарету в форточку и повернулся к ней.