Женя Лейнок: Пастыри. У богов всегда свои планы

От ворот шла одна главная дорога, от которой, словно ветви от ствола, отходили в разные стороны проходы. Тодор повернул к тому, что вёл в гончарный район. Охранник сказал: «Здорово, Тодор!» и пропустил его. Охранники происходили из разных гильдий и, сменяясь, никогда не стояли у прохода в родную часть города, поэтому были лично знакомы почти с каждым его жителем.

Пройдя длинным, узким тоннелем, Тодор вышел на такую же узкую и мрачную улицу гончарного района. Здесь ему был знаком не то что каждый человек – каждый камень, поэтому на душе у него сразу стало теплее, и на лице появилась улыбка.

– Привет, Дарин! – крикнул он немолодой обрюзгшей женщине, которая перед деревянным покосившимся домом стирала какие-то тряпки в щербатом тазу. Вода из него плескалась во все стороны.

– Привет, привет, – отвечала она, ухмыльнувшись, и продолжала стирать.

Мальчишка, сын соседа, выскочил Тодору наперерез из-за поворота. Его щёки пылали, заношенная одежда была грязнее грязи, а по сияющим глазам нетрудно было догадаться, что он настоящий сорванец и у него случилась большая радость.

– Угадай, что сегодня было! – крикнул он и, не дожидаясь ответа, торжествующе произнёс: «Я уговорил охранника Лима разрешить мне взглянуть одним глазком на верхний район! Я видел одну тётку, она была в платье! А я не верил, что тамошние тётки носят платья! Она…

– Тише ты, балбес! – Тодор сгрёб мальчика своей сильной, как у медведя, рукой и прошептал ему на ухо: «Ты знаешь, что и тебе и добряку Лиму придётся очень плохо, если об этом узнают в верхнем городе. Думаешь, среди бедняков, которых ты знаешь всю жизнь, не найдётся того, кто пожалуется на тебя, чтобы получить возможность пристроить свою дочь или сына прислугой у богача?».

Мальчишка настороженно огляделся, сглотнул и смущённо поглядел на Тодора.

– Да уж, – проговорил он кисло, – я балбес. Просто у них там всё совсем по-другому… Если бы только ты видел!

– Я не хочу видеть, – отрезал Тодор. – Мне это не интересно. Жизнь идёт, как идёт, и по мне она вполне хороша. Мы не ювелиры, и слава элементам.

И он зашагал дальше.

Дом, в котором жили они с отцом, находился в самом центре района, но, несмотря на то, что состояла в гильдии почти тысяча человек, улицы нельзя было назвать оживлёнными. Дома выглядели собранными в кучу, нагроможденными; собственного двора не было ни у кого, не было даже заборов, однако мастерские и жалкие клочки земли, на которых люди выращивали чахлую зелень, охранялись каждым с повышенной бдительностью. Здесь было серо, однообразно и пыльно. Да, пыль… Ветер гонял её между безликими, приземистыми строениями из дерева и глины, закручивал в маленькие смерчи, вдувал в щели и открывающиеся изредка двери и окна, так что она была повсюду. Деревьев здесь не было. Травы практически тоже. Им просто негде было расти. Говорили, что они есть в верхнем городе, и будто бы там даже посажен сад, но никто никогда не видел этого и не знал, насколько можно верить слухам. Раз в год, когда проходил традиционный грандиозный базар, кто-нибудь из молодых юношей и девушек мог привлечь на торгах богача, и он приглашал счастливчика работать у себя в прислуге (хотя наняться можно было и другим способом, не совсем чистым), но обратно они уже не возвращались, потому не могли ничего рассказать. Говорили ещё, что женщины богачей носят платья и что они не работают, совсем как маги. Раньше Тодор не верил в разговоры – платье это ведь так неудобно для работы, непрактично, а как может человек не трудиться?! – но после разговора с соседским сорванцом он всю дорогу не мог выбросить это из головы.

Придя домой, он первым делом направился в мастерскую. Оставив тачку с глиной у входа, он зашёл в небольшое помещение, пахнущее влагой и землёй, довольно жаркое, потому что печь для обжига находилась здесь же. Обычно они с отцом работали вдвоём, но сейчас гончарный круг сиротливо молчал, а печь успела остыть. Никого не было в мастерской, и в груди Тодора что-то кольнуло, нехорошее предчувствие сжало сердце. Дом и мастерская были пристроены друг к другу, так что он быстро прошёл к двери, ведущей в жилую часть, и, войдя в комнату (это, собственно, и был весь дом), увидел отца. Тот лежал в постели, укрытый чьим-то шерстяным одеялом. Казалось, он спит, но когда Тодор вошёл, его глаза открылись.

– А-а, сын. Хорошо, что ты так быстро вернулся, – проговорил он с усталой улыбкой и, предваряя вопрос, сказал: «Со мной всё нормально. Травник приходил. Обычная простуда. Я-то хотел поработать, но он запретил. Дал мне какой-то своей дряни, ещё и оставил, чтоб я пил, вон, погляди, – он показал на кувшин, обёрнутый широкими бурыми листьями. – Говорит, жар продержится дня три-четыре».