Алексей Олексюк: Дежавю. День второй

Специально для мальчика выписывали «Пионерскую правду», в которой из номера в номер печаталась новая фантастическая повесть – ради повести и выписывали. Что касается журналов, то их было не слишком много: «Весёлые картинки» и «Барвинок» из раннего детства последовательно сменили «Мурзилка», «Костёр», «Пионер» и, наконец, «Уральский следопыт»; мама время от времени выписывала для себя «Работницу», а отец – «Науку и жизнь». «Толстых» литературных журналов у них в доме отродясь не водилось. Мальчик видел их только здесь, в киоске, где эти адепты художественного слова в своих вызывающе старомодных обложках ютились на дальней полке в одной компании с уценёнными томиками русских классиков. Впрочем, иногда их выставляли на самое видное место – слева, где обычно пылились всевозможные небесполезные мелочи вроде прошлогодних отрывных календарей, засохшего силикатного клея, «одеревеневших» ластиков, которые следовало вымачивать в керосине, не втыкающихся канцелярских кнопок и не пишущих стержней для авторучек. Там же иногда оказывался небольшой кляссер с почтовыми марками.

В школе в их классе многие собирали значки или марки. Мальчик долго не мог уразуметь смысл этого занятия. Что за радость тратить уйму сил, времени, денег на какие-то железочки и бумажечки, рыскать по всему городу в поисках недостающих, обмениваться, переживать – и всё это исключительно ради того, чтобы полюбоваться несколько минут, сложить в коробочку или альбомчик и знать: оно у меня есть, лежит вместе с кучей других? Этого он не понимал. Но лишь до тех пор, пока не увидел набор импортных марок с изображением кошек. Кошки были нарисованы столь искусно, что казались даже не сфотографированными, а почти живыми. На самой дорогой марке красовалось изображение дикой ливийской кошки, родоначальницы всех культурных пород: словно обсыпанная с головы до хвоста мелким песком Сахары, по которому прочертили тёмные продольные штрихи, она недвусмысленно скалила свои острые, как рыбьи кости, клыки. На марке номиналом поменьше из ветвей чего-то широколиственного выглядывала дикая европейская кошка – более пушистая и мордастая, нежели её африканская родственница, и несколько иного окраса: желтовато-серого, с чёрными поперечными полосами на туловище и хвосте. А ещё там были: жеманная, как кисейная барышня, длинношерстная ангорка, голубовато-дымчатый перс с тупой мордой самоуверенного купца-миллионщика, голубоглазая сиамская красавица в короткой, чалого цвета шубке, слегка запачканной тёмно-бурыми пятнами на мордочке, лапках и хвостике, и, наконец, бесхвостая, с длинными задними лапами кошка с острова Мэн. И всё это счастье стоило четыре рубля – целое состояние для мальчика. Конечно, можно было попросить деньги у родителей, но мальчик никогда ничего не просил. И искренне удивлялся, когда ему дарили или покупали именно то, что так хотелось. Он две недели копил деньги, сдавая в стеклотару пустые бутылки из-под пива и лимонада, которые находил в сквере. Но теперь накопленные с таким трудом четыре рубля лежали в кармане мёртвым грузом, ибо марок с нарисованными кошками в киоске не было. Кто-то купил их раньше.

Мальчик отошёл в сторону. Оказавшись в тени, он увидел незримый прежде снег, который густым и мелким, как пыль, планктоном оседал на землю, отливая в электрическом свете влажным серебром. Иллюзия была столь полной, что ему даже померещилась тревожная тень белой акулы, мгновенно скользнувшая по цоколю Торгового центра.

Резко подавшись назад, мальчик наткнулся на какого-то невысокого гражданина в кургузом чёрном пальто и куцей меховой шапке. У него были светлые внимательные глаза и густые пшеничные усы – довольно жёсткие на вид. Стоял гражданин, слегка подавшись вперёд, расставив тупые носы громоздких зимних ботинок. Рядом, в снегу, что-то забилось в предсмертных конвульсиях и закашлялось безудержным лаем.

– Фу! – скомандовал мужчина, одновременно всматриваясь в развернувшегося к нему лицом мальчика. – Ты, что, собак боишься?

– Нет.

– Это правильно. Собаки без причины не кусают.

– Мне больше кошки нравятся.

– Кошки? – удивился мужчина, с усилием оттягивая за поводок злобно тявкающую шавку. – Я думал, всем мальчикам нравятся собаки, а девочкам – кошки.

– Я – не все, – твёрдо заявил мальчик, поворачиваясь, чтобы уйти, но странный ночной собеседник определённо не понимал намёков.

– Ты живёшь где-то поблизости? – спросил он.