Мария Изместьева - Сказка для детей, мораль для взрослых

Жарко… Даже горячо. Почему?.. Как это все произошло?

Горящая балка с хрустом треснула, с потолка посыпалась огненная стружка. Отец… ты где?

Треск… треск…

Он шел по чрезмерно яркому коридору и оглядывался. Языки пламени яростно танцевали на полу комнаты сестры. Словно бы заметив его, несколько танцующих искр подлетело к нему. Ай, горячо!

Дышать… труднее.

Он продолжил свой путь к концу коридора. За полыхающей дверью пряталась спальня родителей. Отец за ней. Он откроет дверь и все-все объяснит ему. Только б… добраться до нее…

Треск… треск…

Может, закричать? А зачем? Ему не страшно. Просто… непонятно. И трудно дышать…

Треск!

Он закашлялся. С потолка снова что-то посыпалось. Странное потрескивание нарастало. Отец, а что это? И почему так… горячо?

Хруст!

Пол под ногами мальчика прогнулся. Еще шаг, и он рухнет вниз! Но до двери так немного осталось!

Отец!

Мальчик вытянул руку вперед. Ладонь обжег слабый язычок, пол хрустел… Сделай шаг – и ты у двери! Ну же, смелей!

Шаг… Треск! Грохот!

Вдох…

– Юный господин, с вами все хорошо?

Кто это спросил? Знакомый голос…

– Вы захворали? Юный господин!

Мальчик открыл глаза и взглянул на мужчину. А… вспомнил.

– Сэр Франсуа… Я в порядке.

Он не спешил подниматься с постели. Камердинер выдохнул и выпрямился.

– Прошу прощения за столь ранний визит, юный господин, но вас просит монсеньор.

«Юный господин» покорно кивнул, при этом тихо и как бы утомленно охнув, и стал подниматься. Был он совсем небольшим: его белокурая макушка едва доставала до пояса Франсуа. Он потер глаза тонкой ручкой. Пора было приниматься за утренний туалет.

– Сэр Франсуа… Я бы вас попросил… – многозначительно начал детский голос.

Камердинер улыбнулся, слегка наклонил голову и вышел из комнаты мальчика. Странным он был, это признавала вся прислуга: и одевается самостоятельно, и кушает совсем мало, и даже иногда смотрит монсеньору в глаза… Тем не менее было в нем что-то по-дворянски утонченное, как бы наследственное: манеры, речь, английская педантичность… Кто бы подумал, что англичанин так приживется во французском доме?

В коридор он вышел свежим, в накрахмаленной рубашечке и черных английских брюках на подтяжках. Мальчик вопросительно посмотрел на Франсуа в молчаливом и холодном ожидании.

– Следуйте за мной, юный господин, – тихо отозвался камердинер и двинулся по коридору.

– Доброе утро, юный господин! – поприветствовала горничная, взмахнув еловой веточкой. На стене тут же появились красивые и душистые венки.

– Доброе утро, мисс, – «юный господин» кивнул.

Камердинер небрежно махнул рукой: из-под его пальцев вылетели пестрые ленты, которые тут же обвили венки. На пару секунд глаза мальчика задержались на еловых венках, и во взгляде этом отразилось удивление.

– Франсуа, сэр, могу я задать вопрос?

Услышав голос мальчика, камердинер обернулся и слегка поклонился.

– Разумеется, юный господин, спрашивайте.

– Что означают эти декорации?

– Это традиционное украшение дома по случаю празднества Рождения…

– Как же так, юный господин! – всплеснула руками горничная. Из еловой ветки вылетела пара голубых искр, и на полу появились две маленькие елочки. – Ведь сегодня Рождество Христово! Небось еще не проснулись, раз не помните, какой сегодня день.

Мальчик только приподнял тонкие брови, взглянул на Франсуа и шагнул дальше. Камердинер пожал плечами и двинулся по направлению к гостиной.

– Странный мальчик, – шепнула себе под нос горничная и вернулась к своему занятию.

Коридор быстро расцветал и наполнялся ненавязчивым запахом хвои. Мальчик не останавливался, но все же не удержался и стал крутить головой по сторонам. Широкие синие ленты красиво опоясывали античные пьедесталы с бюстами великих философов, венки расцветали прямо на стенах коридора. По дороге Франсуа произвольно выбрасывал руки в разные стороны и вскоре все украшения приобрели новое утонченное великолепие. Винсент вдохнул полной грудью. Пахло праздником…

Они, наконец, вышли в зал. Гостиная была небольшой. На стенах, как и всегда, висели деревянные трости с разными набалдашниками, а над камином обосновалась большая кабанья голова. Напротив огня стояло широкое кресло. Оно было повернуто спинкой к мальчику, поэтому он не видел того, кто сидел в нем. Ему удавалось разглядеть лишь вытянутую ногу, покоящуюся на оттоманке, и легкое облачко от дыхания.