Елена Фирстова - Драконьи Будни

– Учитель, – тихо произнес он. – Почему?

– Разве ты не понял? Для них это всего лишь спектакль. Причем не лучший. Драконы-актеры создают куда более изощренные иллюзии.

– Но ведь… но ведь они должны почитать и бояться Бога и слуг его! Сам Акрори пишет об этом!

– Да. Так было три века назад. С тех пор сменилось шесть поколений. И то, что удавалось ему, теперь утратило смысл. Наше «вчера» для людей – то, что случилось с их родителями. «Завтра» – произойдет с детьми. Поэтому не переживай. Все, что ты видел, случится уже не с ними, и у тебя еще есть время. Возможно, ты найдешь новый способ…

– Учитель, я не подведу!

– А пока…

Монах посмотрел на ученика. Тот переминался с лапы на лапу, готовый сорваться с места по первому слову наставника.

– А пока… сходи на рынок. Купи себе пару гусей за старания, а мне – барана, – выдохнул монах и тихо добавил: – Пока они окончательно не превратились в ГМО.

Восьмой день последней недели месяца. Уборка. Двенадцатый раз за этот год жалею, что волей судьбы, случая или чьего-то эксперимента попала сюда.

Вымыть жилище дракона -это вам не трешку в хрущевке убрать. Тут только полов в четыре раза мыть больше, а еще есть персональная ванна. Ха, «ванна»! Целый бассейн с проточной водой! Шкаф-кладовка и куча полок. Не полок даже, а ниш в стене, разбросанных на разных уровнях. Аттракцион называется «Почувствуй себя скалолазом»! Хорошо, что дракону-легионеру кухня с очагом не полагается, а то бы еще и трубочистом на полставки пришлось тут подрабатывать.

А Танори, хозяин этой берлоги? Лежит на своей подстилке, наблюдает. Помог бы хоть раз! Так нет же! Видите ли, лапы у него не приспособлены… Лентяй! Считает, что наездник дракону по гроб жизни обязан: тем, что крылатый его на шее возит. Хотя какой из меня наездник? Одно название… Разве за год освоишься в небе?

Фух, кажется, с нишами закончила. Теперь нужно в шкафу пыль смахнуть. Раз в год полагается. Это только на словах – «в шкафу», а на самом деле там целое хранилище с дверками и полками до верха. Потолок тут, кстати, тоже на дракона – шесть метров без малого.

Залезла, значит, до середины, осматриваюсь. С чего начать? И тут на глаза чемодан кожаный попадается. Коричневый. Уголки железные. Дымом слегка попахивает. Словно с родины кто-то привез, только веком ошибся. Прадед таким в войну пользовался.

Передвигаю лестницу, подцепляю. Тяжелый! К краю подтащила, а он из пальцев выскользнет – и ба-бах на пол! Застежка в сторону, половины наперекосяк, и бумаги ворохом в разные стороны!

– Ты чего там громишь? – недовольствует дракон.

– Седло из рук выскользнуло! – кричу в ответ, а сама думаю: "Вот бли-ин! Только б проверять не пошел". Шнырк вниз. Бумаги заталкиваю, а они старые: хрустящие, желтые, коричневатые – сыплются, словно и правда с пожара. Пихаю не глядя: глаза уже новую жертву присмотрели. В этом чемодане, на дне второй половины, книга лежит без названия, темная, буграми пошла обложка. Собрала я все и к книжке этой потянулась. Слава Древним, Танори не пришел!

Открываю наугад. Хотела с начала, да половина страниц слежалась. Дневник чей-то, похоже. Буквы крупные, чуть с наклоном, и дата стоит.

"16 июня 1856 года.

"Разрешите поцеловать вашу прелестную руку".

Мне только исполнилось шестнадцать. Родители впервые взяли на бал к Дориховым. Матушка сказала, что Нинель, моя старшая сестра, которая уже два года как замужем, тоже будет там. Сердце мое разрывалось от волнения.

Наконец экипаж подъехал к особняку! Кареты, лошади, люди… я чуть не потеряла голову от ожидания. А свечи! Столько свечей еще никогда в жизни не видела!

Мы вошли в зал. Матушка повела меня знакомиться с хозяйкой. Лица-лица-лица. Всех разве запомнишь? Ах, да, отвлеклась. Кажется, заиграли польку.

Офицер. Красавец. Его звали Андрей. Живые карие глаза под густыми бровями. Губы то улыбались волнительно, то сжимались в линию, то чуть приоткрывались, обнажая ряд белых зубов. "Разрешите пригласить вас".

Сердце мое в смятении. Идти страшно, отказать еще страшнее. На его виске капелька пота…"

Страница кончилась, ногтем никак не подцепить. Бумага истлела или запеклась. Бесполезно бороться. Мне бы захлопнуть и продолжить уборку, так нет, любопытно же! Кое-как разлепила страницы где-то ближе к концу.

"17 марта 1857 года. Болезнь никак не хотела отступать. Матушка потрогала лоб и снова послала за врачом. Меня же телесные страдания тяготили куда меньше, чем душевные. Утром Варька-кухарка передала записку. Крошечный клочок бумаги, сложенный вчетверо. В нем всего три слова: "Уехал на Кавказ. А."