Повозка, о которой говорила Мари, стояла возле небольшой деревянной церквушки. Монахов не было видно. Угрюмые солдаты выстроились чуть в стороне от входа в церковь, не сводя взгляда с быстро растущей толпы. Как только на деревенской площади собралось достаточно народу, из церкви вышли три монаха-доминиканца. Чёрная ряса, поверх пелерины, ослепляющей своей непорочной белизной, возымела эффект. Толпа притихла. Все взгляды были прикованы к святым братьям. «Dominicanes», «псы Господни». Ересь и преступление против закона божьего они чуяли не хуже, чем королевские гончие затаившуюся в норе раненную лисицу. Где бы ни появились нищенствующие братья, они повсюду находили и безжалостным образом искореняли врагов церкви. Огонь и молитва. Очищение и покаяние, были их оружием.
Инквизиторы окинули взглядом прихожан. Те, на ком взгляд задерживался дольше положенного, старались поскорее опустить глаза и скрыться за спинами своих товарищей. Преподобный Рабье, священник Сент-Коллена, смущенно откашливаясь и вытирая со лба крупные капли пота, вышел вперед.
– Все в сборе? – обратился к нему один из монахов, тот, что казался среди них главным. Мари узнала в нём того сгорбленного старика, ехавшего на повозке. Золотой крест он убрал под рясу.
Рабье кивнул и часто замигал маленькими глазками, будто спросонья от яркого света.
– Тогда начинайте, отче!
Инквизитор протянул священнику, свёрнутый в трубочку лист пергамента. Рабье, развернув его, снова откашлялся и принялся громко, нараспев, так, чтобы его было слышно всем и каждому, зачитывать документ.
– Мы, Гийом Д’Этутвиль, архиепископ Руанский, от лица всей Святой Католической Церкви, с превеликой скорбью взираем на то, как наши подданные, рабы божии, населяющие низовья Сены, склоняются к ереси. С каждым днём мы получаем всё больше и больше донесений о случаях грехопадения и дьяволопоклонничества, имеющих место быть в окрестностях Руана. Это не может не огорчать наше Святейшество, так, как нам известно, что люди, живущие в сих местах, всегда слыли истинными почитателями Христа и Девы Марии. Посему, мы склонны винить в этом не искоренённую до конца из этих славных земель английскую скверну, перед которой, в своё время, не смогла устоять даже непорочная Дева Орлеанская. В порыве безудержной любви к своей епархии и властью, данной нам Богом, Папой Римским и Архиепископом Нормандским, мы учреждаем в этой области инквизиционные суды.
Рабье остановился на миг перевести дыхание, после чего продолжал:
– Во все селения герцогства Нормандского будут присланы наши глубокоуважаемые братья из Ордена Святого Доминика, искушённые, как никто иной, в поиске и искоренении ереси. Долг каждого истинного христианина всячески помогать братьям в их нелёгком и славном деле, а если, кому доподлинно известно о творящихся в их селении непотребствах и богопротивных деяниях, сообщать об этом незамедлительно! За каждого пойманного с вашей помощью еретика, человеку, поспособствовавшему поимке, будет даровано прощение ото всех грехов, кроме самых тяжких, а также вознаграждение в количестве трёх золотых экю! Аминь!
Когда священник закончил читать и вернул грамоту монахам, над площадью повисла тяжёлая тишина. С деревенского кладбища доносилось злобное карканье ворон, не поделивших горбушку хлеба. Никто не проронил ни звука. Тогда вперёд выступил главный монах и откинул на спину капюшон. Он был стар и казался немощным, но это лишь на первый взгляд. Движения его были чёткие и осторожные, как у рыси, затаившейся для прыжка. А стоило взглянуть ему в глаза, колючие, словно февральский ветер, и страх сковывал члены, не давая пошевелить даже пальцем. На чисто выбритой голове доминиканца, несмотря на преклонный возраст, не было ни единой морщинки. При ходьбе старик опирался на тяжёлый посох. «Странно, к чему это притворство?» – подумала Мари, заметив кончик меча в дорогих ножнах, выглядывающий из-под рясы. Доминиканцы известны, как нищенствующий орден, их братья никогда не носят оружия, тем более инкрустированного дорогой резьбой.
– Вы хотели что-то сказать, святой отец? – робко спросил Рабье у старого монаха.
Тот усмехнулся в ответ, зло, блеснув глазами.
– Мне нечего добавить к словам, Его Святейшества. Я склоняюсь перед его мудростью!
У старика был низкий хрипловатый голос, похожий на треск сухого валежника, брошенного в костёр. Он снова медленно обвёл взглядом хищника всех собравшихся, и его ухмылка стала шире.
Читать дальше