Вячеслав Шалыгин: Исполняющий желания

А важно то, что однажды ночью на Воронова «накатило». Ухватила за сердце звенящая тоска так, словно сам прадед явился выпороть нерадивого потомка, и не отпускала до утра. И на следующий день, который, к счастью, оказался субботой, Максим отправился в квартиру Якова.

В его логово, некогда всегда полное людей, а сейчас опустевшее и притихшее, подобно пещере…

«В которой наверняка есть сокровища…» – хмыкнул Воронов, открывая дверь.

Он не нуждался в деньгах и до сих пор не прикасался к счетам, на управление которыми прадед предусмотрительно выписал ему доверенность. Поэтому в его мыслях не было ничего меркантильного: молодой человек думал именно о сокровищах, о тайнах, которые Яков, прошедший и Гражданскую, и Великую Отечественную, вполне возможно скрывал.

Думал о приключениях, которых так мало в жизни инженера.

Яков обожал рассказывать правнуку байки, коих знал превеликое множество: про войны, в которых участвовал; про эвакуацию в Новосибирск целых заводов и про строительство Оперного театра, ГЭС и Академгородка; а самое интересное – про ведьм и прочую нечисть, обитающую в глухих таежных местах.

– Неужели ты не припас ничего такого, чтобы удивить меня после моей смерти? – улыбнулся молодой человек, входя в квартиру. – Не верю.

Привычно разулся в прихожей, натянув на ноги «свои» тапочки, прошел на кухню, налил в электрический чайник воды и щелкнул клавишей включения, затем взял из шкафчика жестянку, открыл ее и разочарованно выдохнул: на дне оставалась последняя щепотка волшебной смеси тибетского чая с алтайскими травами, которой могло хватить от силы на одну кружку. Дед будто бы рассчитал, когда должны оборваться все его связи с миром.

– Жаль, что я не спрашивал, кто привозит тебе эту смесь…

Пока кипятилась вода, Макс провел ревизию шкафов и холодильника, выбросил все, что уже испортилось или могло испортиться в ближайшее время, потом приготовил чай, но на кухне не остался – с дымящейся кружкой в руке отправился в кабинет, в комнату, в которой дед – об этом молодой человек знал наверняка, – проводил большую часть времени.

Постоял в дверях, словно спрашивая разрешения, прошел внутрь и вновь постоял – у письменного стола, – колеблясь, не зная, стоит ли делать задуманное… Решил, что стоит, и медленно, осторожно, словно опасаясь услышать грозный окрик, опустился в Главное Кресло – то, что занимало место во главе стола. Вздохнул, окончательно уверившись, что грозного окрика не будет, потому что некому кричать, испытал мгновенный прилив грусти, увереннее, почти по-хозяйски, облокотился на спинку и сделал маленький глоток чая, задумчиво глядя на книжные стеллажи.

Библиотека у прадеда была знатная: большая, с тщанием и любовью собиравшаяся на протяжении неимоверно долгой жизни и содержащая множество редких и раритетных книг. Все посетители кабинета говорили прадеду, что такое богатство нужно хранить хотя бы под сигнализацией, но он лишь улыбался да отмахивался, мол, «книги не бриллианты, кто на них покусится?».

А вот Воронов смотрел на мир иначе.

«Надо поставить квартиру на охрану, – подумал он, разглядывая корешки книг. – Сегодня же узнать, как это делается».

После чего поставил кружку на кстати оказавшийся на столе лист бумаги и выдвинул один из ящиков. Не верхний, а «важный». Тот, в котором хранились документы, объемистая шкатулка с орденами и медалями и любимый прадедовский «Брегет» – массивная золотая «луковица» конца девятнадцатого века.

Яков носил только костюмы-тройки, выходя из дому, в обязательном порядке вкладывал «Брегет» в жилетный карман и выпускал наружу золотую цепочку. Обязательно. При этом часто доставал часы «посмотреть время» и обязательно щурился, как сытый кот, слыша щелчок открывающейся крышки с затейливой гравировкой. Прадед нахально носил «буржуазный» «Брегет» и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Андропове… в общем, до самой своей смерти носил, а на все удивленные вопросы отвечал коротко: «Я к ним привык». Носил их и на местные партийные конференции, и на столичные, поскольку был делегатом едва ли не всех съездов и прочих политических мероприятий, и ни разу у него не возникало никаких проблем.

И этот нюанс вызывал у Максима жгучий интерес. Который он так и не сумел удовлетворить при жизни прадеда.

– Интересно, что бы ты сказал, если бы я изъявил желание носить твой «Брегет»?

Фразу Воронов произнес шутя, просто «прикалываясь» во время осмотра выдвинутого ящика, но произнеся – на несколько секунд задумался, сообразив, что в принципе не против пойти по стопам прадеда.