Виктор Усков - Аркан общемировых историй

– Что?

Внезапно правую лодыжку поэта сковало резким приступом боли. Валентин дико взвыл, чуть заваливаясь в сторону, после чего опустил взгляд и понял – в него кто-то стрелял, и пуля прошла насквозь, вот только было серьезное «но»: кровь не шла, будто в теле ее и вовсе не было.

– Обалдеть! – вскрикнул Бледный. – Так ты, похоже, не совсем человек! Вот Кадурин-то обрадуется сей новости!

– Кто стрелял? – вопросил Валентин.

– Я не видела! Он не мог уйти далеко, я сейчас! – и Анфиса побежала туда, откуда, по ее мнению, мог раздаться выстрел.

– Анфиса, не вмешивайся! – вскрикнул Брайтсон, повернувшись в сторону.

И это стало его главной ошибкой.

Бледный молниеносно преодолел расстояние, отделяющее его от противника, и одним движением обнаженной антаги располовинил тело Валентина по диагонали.

Анфиса остановилась на мгновение, затем вновь побежала, но уже к поэту. Тот, однако, разделяться надвое не хотел и оставался целым еще некоторое время, чем искренне удивил Бледного, и только потом тело Валентина начало рассыпаться, причем не просто в пыль, а в звездную пыль. Множество розовых, золотистых, серебристых, голубоватых искорок ослепило Толбухину и Бледного – казалось, что поэта к себе действительно забирают небеса, которые обязательно просветлеют.

Но то, что было дальше, материна и кровир явно ожидали менее всего.

На земле вместо Валентина лежал подросток, причем, судя по всему, он явно был в целости и сохранности. Это подтвердилось, когда мальчик пришел в себя и медленно поднялся на ноги, а когда Толбухина и Бледный взглянули ему в глаза, то поняли, что перед ними стоит все тот же Валентин, только ставший намного младше.

Профессиональный убийца отмер, решив спросить:

– Валентин, это ты?

– Это – настоящий я, – голос Валентина-подростка был ожидаемо выше. – Насколько мне помнится, кровиры не трогают тех, кому меньше четырнадцати лет?

Бледный вернул антагу в ножны, после чего заявил:

– Тебя я не трону. Что с тобой делать дальше, пусть решает Кадурин. Но готовься к тому, что правду о тебе узнают все…

И «воин» стянул с правой руки перчатку, после чего щелкнул пальцами.

– Стой! – воскликнула Анфиса, но Бледный уже исчез.

– Проклятье… – выругалась девушка. Валентин на нее спокойно посмотрел, после чего сказал:

– Нам надо уходить – защитный пузырь скоро лопнет…

– Предоставь это мне, – сказала Толбухина, после чего нанесла ему пару легких ударов, от которых тот потерял сознание.

Очнулся Валентин в светлой, просторной комнате. Повернув голову влево, он увидел небольшой стол, сервированный чайным сервизом, вазочкой с фруктами и конфетницей. За столом сидела Анфиса, явно ожидавшая пробуждения поэта.

– Вроде я не перестаралась – живой, – спокойно сказала та.

Валентин медленно поднялся с кровати, потер ушибленную голову в районе затылка, после чего спросил:

– Зачем бить-то надо было?

– Во-первых, чтобы поумнел, а во-вторых, чтобы не мешал своими необдуманными действиями спасать себя, – ответила девушка. – Садись – нам есть о чем поговорить.

– Где я? – удивился Валентин, осмотревшись.

– В одной из комнат моего дома, – пояснила Толбухина.

– Сколько времени прошло?

– Менее суток. Не волнуйся – пока о вчерашнем никто ни слова не проронил.

– Вот это и подозрительно, – признался Валентин, решившись сесть за стол напротив Анфисы.

– Чай будешь?

– Давай.

Толбухина налила терпкую жидкость из пузатого светло-голубого чайничка, протянула чашку Валентину и велела:

– Давай рассказывай.

– Да нечего рассказывать… Понимаю – сглупил. Думал, что в Кадурине есть хотя бы крупица чести, да ошибся. А посылать на дуэль кого-либо вместо себя – это далеко не по-мужски.

– Мне не дуэль интересна – хотя тот факт, что ты перешел дорогу Александру Кадурину, примечателен: Кадурин – редкостный фрукт, – махнула рукой Анфиса. – Как ты выдержал так долго действие чар Идра́нтез?

– Откуда ты знаешь про это заклинание? – искренне удивился Валентин.

– В военном училище нам о нем рассказывали – позволяет человеку стать куда старше, чем он есть. Чревато серьезными внутренними изменениями – бывали случаи, когда неопытные новички использовали Идрантез менее часа, а в результате становились стариками на всю жизнь. А у тебя, судя по всему, все в порядке – даже разделение пополам никак не повлияло…

– Я не знаю, – честно признался Брайтсон, отпивая чай. – Сказали, что у меня – непробиваемый иммунитет к подобным чарам. За два года никаких радикальных изменений не произошло…