Раф Гази - Великий Инквизитор и поколение Z. Утёк III. Проверь свой IQ

– Задержитесь, пожалуйста, на минутку.

– Извините, я тороплюсь, меня ждет работа, – голосок был строгий, но приятный.

– Назовите хоть ваше имя?

– Венера.

– Урбинская?

– Челнинская.

Наконец-то, меня взяли на дело. И никто-нибудь, а сам мистер Гарри. Правда, сделал он это через моего наставника. Иваныч уже еле передвигал ноги, но прибежал радостный и счастливый. Как же, и о нем вспомнили! Боги спустились на грешную землю.

– Тебя босс хочет видеть.

А я как раз в это время уплетал свежую селедку с луком и картошкой – иногда хочется простой еды. Поскольку чай заваривать времени уже не было, я наскоро запил все это холодным молоком из холодильника. Иваныч выпучил глаза:

– Ты что делаешь!

– А что я делаю?

– Рыбу запиваешь молоком. Тебя же понос прошибет.

Отродясь у меня не было никаких поносов, но тут Иваныч, как ни странно, оказался прав. Однако обо всем по порядку.

Мы ехали в город в бронированном авто мистера Гарри в город. В роскошном салоне, сзади, рядом со мной в мягком кожаном кресле с широкими подлокотниками сидел главный босс, а спереди, возле водителя расположился какой-то парень по имени Макс.

– Это специалист по телекоммуникациям, – коротко представил его мистер Гарри.

За то время, что я не видел главного босса, он здорово поднаторел в русском языке и говорил уже почти без акцента. Великий Инквизитор (так я теперь буду называть главного босса, почему, объясню позже) был на этот раз чрезвычайно словоохотлив – наверное, оттачивал свои языковые навыки.

– Скажите-ка, ребятки, а знаете ли вы, что такое опен-джи?

– Я больше по 5-джи практикуюсь, – подал голос с переднего сиденья Макс.

– Это, кажись, гитарный строй такой, – вставил и я свои две копейки. – Розенбаум в нем лабает, "Вальс Бостон" и все такое прочее.

– Браво, Граф, – Великий Инквизитор сократил мое имя с «Голо-Графа» до «Графа», или просто забыл, как оно звучит полностью. – Макс вас познакомит с одной интересной тинейджерской группой, которая как раз играет в этом строе.

Главный Инквизитор не объяснил, куда и зачем мы едем, но Макс, похоже, знал. Возможно, он с этими тинейджерами был уже и знаком. А на кой ляд они сдались боссу? Трудно представить, что он интересуется молодежным рэпом. Или благотворительностью решил заняться? Странный все-таки тип этот Великий Инквизитор…

– А скажите-ка, Граф, – на сей раз он обратился непосредственно ко мне, – любите ли вы Достоевского так, как люблю его я?

– Не знаю, но читал.

– Например?

Я перечислил, что вспомнил:

– Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие.

– Это же "Пятикнижие Моисея", – в очередной раз удивил меня своим обширным кругозором Великий Инквизитор. – А-а, вы, наверное, имели ввиду "Великое Пятикнижие" Достоевского?.. Ах, вы шутник! Что-то я запамятовал, не можете напомнить, какие произведения в него входят?

– "Преступление и наказание", «Бесы», "Братья Карамазовы", «Подросток», "Идиот".

– Нет, все это не то! Самое гениальное произведение Достоевского, и не только его, а всей мировой литературы, – это "Легенда о Великом Инквизиторе".

– Эта легенда включена в роман "Братья Карамазовы", – подсказал я.

– Да? Я не знал. Я отдельно, как рассказ читал "Легенду о Великом Инквизиторе".

Вот почему я стал называть мистера Гарри Великим Инквизитором – за его пристрастие к этой литературной фигуре.

– Вот, вы только вдумайтесь в эти слова, – Великий Инквизитор продолжал восхищаться творчеством отпрыска золотоордынского бека Челеби (родословная Достоевского имеет татарские корни) и, достав смартфон, стал что-то долго и нудно читать своим скрипучим голосом. Иллюзия была полная, что это говорит сам персонаж из рассказа Федора Михайловича, мистеру Гарри даже играть было не нужно:

"Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей – все судя по их послушанию – и они будут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести – все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны…"