Твой ад – здесь. Ты его заслужил. Есть варианты?
Ты еще можешь попробовать вернуться. Запудрить этой девчонке мозги, поиграть на тонких струнах, в конце концов, уложить ее в койку еще раз, если понадобится – ты и не таких уламывал. Только есть ли в этом смысл? И захочет ли она вообще говорить с тобой и впускать тебя обратно в половине второго ночи? – Захочет, сам знаешь. Если она хоть на треть фейри, ее теперь съедает любопытство и жажда магии. Она тоже, наверняка, сейчас думает, что ты – ее единственный шанс, и уже жалеет, что позволила тебе уйти. Ты можешь вернуться. Ты просто отчаянно ищешь предлог, чтобы не делать этого. Потому что тебе страшно.
Ну и хрен с тобой!
Ноги, сами собой, вынесли его к озеру. Луна по-прежнему упрямо карабкалась на небосвод и прибрежные огни купали в черной воде свои седые хвосты. На душе у Киэнна скребли все драные кошки этого паскудного мира. Если бы он знал, что будет так, в тот день, когда решил, что заслуживает чего-то большего… А разве не знал? Не знал, как они сходят с ума, будучи запертыми здесь? Как молят о пощаде? Как готовы пойти на все, чтобы только прервать эту пытку? – Знал. Но знал издалека. Теперь знаешь на своей шкуре.
Слева на берегу стоял кто-то еще. Футах в тридцати от него, на самом дальнем краю длинного языка пирса, лениво лакавшего озеро. Судя по силуэту, немолодая женщина, болезненно кутавшаяся в старомодное меховое манто. Хрупкая и жалкая, как иссушенная беспощадным зноем рябина. Она все еще пыталась держать спину прямо, но это ей не удавалось. Что-то в ней казалось неправильным, чужеродным, как искаженная кошмарным сном реальность. Киэнн тряхнул головой, прищурился, потер глаза обеими ладонями. Силуэт овевало слабое, едва заметное золотистое свечение. То самое, которого глаза простых смертных почти никогда не видят. То самое, что указало ему на девушку-подменыша в сутолоке вечернего метро. Эта нелепая пожилая леди не была просто женщиной. Она была фейри.
Изгнанница. Просто так фейри не стареют. Нужно прожить долгую одинокую жизнь в мире смертных, чтобы превратиться вот в такую развалину. Она не подменыш, у них аура другая – грязная, водянистая, разбавленная серым, точно табачным дымом. У некоторых и вовсе не видна. Но не у нее. Любопытно, что же она натворила? Кому перешла дорогу? По сути, она не в лучшем положении, чем он. За исключением одного.
Киэнн подошел к престарелой фейри почти вплотную, но она по-прежнему отрешенно блуждала взглядом где-то в темноте, вцепившись сухими узловатыми пальцами в свой потертый, неопрятный енотовый воротник. Прозрачно-тонкая кожа, когда-то наверняка блиставшая алебастровой белизной богини, теперь казалась пожелтевшим и обгорелым пергаментом, который разлетится в прах от одного прикосновения. Из-под нахлобученного на макушку, точно ветхая корзина на голову огородного пугала, болотно-зеленого берета выбивались куриные перья жидких седых волосенок. Растянутый подол клетчатой шерстяной юбки с выбивающимися нитями приоткрывал тощие старческие ноги в видавших виды замшевых полусапожках на стертом каблуке. Киэнн невольно перевел взгляд на собственные туфли. С тобой происходит то же самое. Ты медленно опускаешься. Еще лет двадцать – и ты превратишься в точно такую же рухлядь. Если, конечно, решишь выжить любой ценой.
Несмотря на теплую погоду и свой нелепый зимний наряд, седая фейри дрожала так, словно стояла нагишом под леденящим февральским ветром. А ещё от нее исходил стойкий, абсолютно человеческий запах дряхления и близкой смерти, от которого Киэнна буквально передернуло. Запах – это, пожалуй, последнее, что может утратить фейри на пути вырождения. Вонь прели и нафталина вместо пьянящего аромата яблок…
И все же это был шанс. Причем жирный шанс, куда получше, чем с подменышем. Киэнн решил не ходить вокруг да около:
– Почему ты не можешь вернуться?
Изгнанница глухо вскрикнула, спешно зажав рот трясущейся рукой. Киэнн повторил вопрос на шилайди, чтобы быть уверенным, что его поняли и поняли верно. Она обернулась так медленно, как будто боялась рассыпаться, или, быть может, спугнуть то неведомое, что стояло у нее за спиной и говорило на языке фейри. И, в общем-то, Киэнн мог ее понять.
Взору Киэнна предстало лицо, схожее то ли с ритуальной маской африканских аборигенов, то ли с оплавленной свечой. Внешние уголки водянистых слезящихся глаз, казалось, медленно стекали к отвислым щекам, и те, в свою очередь, сотней восковых складок, застывали у подбородка. Узкий, изломанный морщинами рот скалился в жуткой трагической гримасе. Гротескный нос, точно вылепленный наспех никудышным гончаром, такая же уродливая лепнина под глазами и в разлете бровей, и брызги несмываемых пятен, какими отмечает подвластных себе созданий жестокий бог – время.
Читать дальше