А. Райнер - Заглянувший. Лунная флайна

Бабочка замерла и время для нас остановилось.

Затаив дыхание, я наблюдал потрясающую и сокровенную картину: медленно, едва заметно, крылья бабочки раскрывались. В это волшебное мгновение ее покидала жизнь, но возвращалась красота.

Идеальные черные узоры на оранжевом фоне, несколько белых пятен по краям – словно художник раскрасил крылья тончайшей кистью.

Прямо сейчас я познал сокровенную тайну природы.

Когда пришла сестра, гордый собой, я протянул ей подарок. Улыбнувшись, она взяла рамку, посмотрела на репейницу, и улыбка померкла.

– Это ты сделал? – севшим голосом спросила она.

Я кивнул, не понимая ее расстройства. Всем девчонкам нравятся бабочки! Я часто видел, как они покупают бабочек в рамках, восхищаются ими, разглядывают. А сестре стало жаль насекомое?

– Откуда в тебе столько жестокости? – вернув подарок, она свалилась на кровать и горько заплакала.

Я даже не попытался ее тогда успокоить, но твердо решил, что никогда больше не сделаю ничего подобного.

* * *

Мы прогуливались вдоль озера, вслушиваясь в пение птиц и держась за руки. В городе мы никогда не позволяли этого, но вдали от любопытных взглядов и сплетен, всегда вспоминали эту детскую привычку.

Разве не прекрасно, когда ты просто гуляешь с самым любимым человеком, абсолютно счастливый, вы смеетесь как чокнутые над какой-то ерундой и радость переполняет вас обоих!

Я то и дело поворачиваю голову, чтобы поймать взгляд ее сияющих лучистых глаз и снова испытать то волнующее чувство, которое больше ни с кем никогда не ощущал. Время замедлялось, мир становился красивее, сердце смеялось от счастья, и она казалась самой идеальной девушкой на свете.

И дело вовсе не в том, что мы похожи внешне, не в блеске длинных русых волос, не в смешных веснушках, появившихся на румяном лице за пару солнечных дней. Просто всякий раз, когда был с ней рядом, я превращался в птицу и парил над землей. Возносился над страхами, над проблемами, над тревогами. Все, о чем я мог мечтать – быть рядом с ней дольше, чем позволяет человеческая жизнь.

Хотелось вписать ее образ в вечность, впечатать в сознание, чтобы он всегда был со мной – живой и яркий. Шагая по зеленой траве, вдыхая лесной воздух, я размышлял о том, что истинная любовь и понимание точно так же держатся друг за друга, не существуя по отдельности.

– Мне всегда казалось, что я знаю о тебе все, – проговорил я, сжимая ладонь сестры, – Но при этом не знаю самого себя.

– За внешними острыми шипами моего братца прячется удивительный, добрый, мудрый человек, – сказала она и улыбнулась, прижимая к груди дубовый саженец, который сегодня нам предстоит посадить.

– Я всегда говорил: ты слишком хорошо обо мне думаешь! Я просто не могу вести себя как скотина с тобой. Но если бы ты не была сестрой, то была бы одной из многих, уверяю! – последнее было шуткой.

– Навесив на себя ярлык отрицательного персонажа, ты даешь людям понять, чтобы они не ожидали от тебя сверх того, что ты можешь дать. Ты пытаешься их предупредить, что нужно держаться подальше, в противном случае – они виноваты сами.

– О, нет, не путай страх ответственности и скверный характер, – запротестовал я.

– И, тем не менее, то, что ты осознал свои недостатки и перестал их отрицать – это признак человека, который не боится правды. Разве это не достоинство? Меньше всего вреда мне приносили честные люди, что бы они ни говорили… Они действовали открыто, не заслоняясь ложной добродетелью. Если бы мне позволили выбрать из всех единственного человека в друзья – я бы выбрала честного. С таким проще достичь понимания, нужно лишь услышать.

– Трудно не согласиться, когда ты так аргументированно отстаиваешь свое.

– Я просто давно не общалась с людьми по душам, – призналась она, – Пустые слова давят на слух, а я не хочу вносить лепту в каждую бессодержательную беседу. Нет желания приумножать болтовню, она пагубна для качественного осмысления действительности.

Да, она всегда любила тишину и была решительно против поддержания нелепых разговоров. Я поймал себя на мысли, что мне безумно приятно быть исключением.

– Мне стоит последовать твоему примеру и выбыть, наконец, из словесных поединков, – сказал я, – Ты права, слишком много пустомель выпало за тот короткий срок, что мы здесь. Убежденные в уникальности собственных размышлений, в важности собственных взглядов, они не понимают друг друга и не слышат. Не совершая ничего значимого, люди утешаются тем, что их болтовня кого-то интересует и хоть для кого-то важна!