Лора Таласса - Мор

Не сдержав вопля, я отскакиваю и едва не падаю навзничь.

Я и не заметила, как близко подошла к нему.

Надо это закончить.

На дрожащих ногах я возвращаюсь за ружьем.

Зачем я его бросила?

От паники все как в пелене, я не могу вспомнить, под каким деревом оставила дробовик, а всадник все еще жив .

Перестаю искать ружье и бреду назад, к своей стоянке. Среди вещей есть спички и жидкость для розжига костра.

Беру их дрожащими руками. На автопилоте тащусь обратно.

Ты серьезно собралась это сделать? Я тупо пялюсь на то, что у меня в руках. Он еще дышит, а ты хочешь сжечь его заживо. Ты, пожарный, огнеборец .

Огонь – это вам не чистенькая смерть. Это, вообще-то, один из самых жутких способов отправки на тот свет. У меня, видимо, не хватает ненависти к Мору, потому что мучительна сама мысль о том, что я собираюсь с ним сделать.

Но я возвращаюсь к всаднику и отвинчиваю крышку на бутыли с горючей жидкостью. Закусив губу до крови, переворачиваю бутылку, и жидкость, булькая, льется из нее. Поливаю его с головы до пят. С перерывом, потому что меня снова рвет.

Наконец, бутыль пуста.

Я не могу удержать коробок, тем более вытянуть спичку. Руки ходят ходуном, и я роняю спички одну за другой. Наконец мне все же удается ухватить одну, но теперь проблема чиркнуть ей о коробок.

А всадник снова тянется к моей ноге.

– … оооляаааюууу … – слышится хрип из того, что раньше было ртом.

У меня вырывается крик. Кажется, это была мольба.

Не смотри на него .

Только с пятой попытки, но я все же поджигаю чертову спичку. Вряд ли я решилась бы бросить ее сознательно – скорее, думаю, я бы так и стояла, глядя на нее, пока пламя не обожгло бы пальцы, – но рука дрогнула, и спичка упала.

Одежда на Море занимается вмиг, и я слышу дикий крик.

Я запоздало понимаю, что металлические доспехи удерживают огонь, намного замедляя и без того медленную и мучительную смерть. Он слишком раскалился, невозможно дотронуться – если бы не это, я бы попыталась стянуть с него латы или загасить пламя.

В желудке уже пусто, но я вздрагиваю от рвотных позывов. Подозреваю, худшей смерти этому существу невозможно было придумать.

Он кричит и кричит, сколько хватает сил.

Такого кошмарного конца не заслуживает никто. Даже вестник Апокалипсиса.

Я пячусь, и ноги подкашиваются.

Я не чувствую, что совершила благородный поступок. Не ощущаю себя героиней, спасительницей мира.

Я чувствую себя гнусной убийцей.

Надо было прихватить с собой банку пива. Нет – пять. На трезвую голову на такое лучше не смотреть.

Но я смотрю. Я вижу, как его кожа пузырится и чернеет, и плавится. Я вижу, как он умирает медленно, мучительно. Я провожу рядом несколько часов, сижу у заброшенной дороги, по которой никто больше не ездит. Единственные свидетели – деревья, обступившие нас, словно стражи.

Его тело начинает понемногу заметать снегом, но снежинки тают на дымящихся останках.

В какой-то момент я поднимаю голову и вижу, что конь исчез, а к лесу тянется дорожка кровавых пятен и истоптанного снега. Умом я понимаю, что надо найти ружье и идти по следу лошади, чтобы добить ее.

Умом понимаю – но это не значит, что я так и делаю.

На сегодня достаточно одной смерти. Закончить работу я смогу и завтра.

Небо темнеет. А я все сижу, пока холод не начинает пронизывать меня до костей.

Наконец стихия загоняет меня в палатку. Я разминаю затекшие ноги, все тело ноет и болит. Я не знаю, успела я подхватить заразу от этого существа или просто человеку свойственно так себя чувствовать, если он целый день не ест, не пьет и не думает о тепле и укрытии. Так или иначе, я чувствую себя совершенно больной. Смертельно больной.

Я падаю на спальный мешок, даже не попытавшись в него завернуться.

К добру или к худу, но я это сделала.

Мор мертв.

Я просыпаюсь от того, что чувствую чужую руку на горле.

– Из всех гнусных смертных, что попадались мне в пути, ты, пожалуй, самая скверная.

Я распахиваю глаза.

Надо мной нависает монстр, все его лицо в кровоточащих язвах, кожа обуглена, сморщена, а местами ее нет.

Я бы его не узнала, если бы не глаза.

Ангельские голубые глаза. Похожую фигню рисуют на стенах церквей.

Это мой всадник.

Восставший из мертвых.

– Невероятно , – хриплю я.

От него пахнет золой и горелой плотью.

Как он смог выжить?

Он крепче сжимает мне шею.

– Глупая ты смертная. Неужели ты думаешь, что за все время моего существования никто не пытался сделать то, что не удалось тебе? В Торонто меня хотели подстрелить, в Виннипеге выпотрошить, в Буффало пытались зарезать, а в Монреале душили. Все это и многое другое проделывали не только там, но и во множестве других городов, названия которых тебе вряд ли что-нибудь скажут, потому что вы, смертные, очень ограничены.