Майя Г. Леонард - Фабр. Королева жуков

– Эмма Лэм больше не будет вести репортажи, – ответила Лин-Лин. – Её теперь никто не возьмёт на работу.

– Хорошо.

Новак тихонько отошла от двери и бросилась бежать. Жерар ждал её у лестницы.

– Мадемуазель, машина подана.

– Я не поеду, – задыхаясь, еле выговорила Новак. – Она передумала.

Девочка взлетела по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Сердце у неё рвалось на куски. Её родная мать застрелила её единственного друга в целом мире. Даркус умер .

Хамфри Шанс лежал на нарах и смотрел на серый матрас вверху, разделённый на ромбики металлической сеткой. Он старался не слушать нескончаемую нудятину своего двоюродного брата. Краем глаза он видел, как по отштукатуренной стене ползёт мокрица, приближаясь к его пухлому локтю. Хамфри уцепил мокрицу двумя пальцами и закинул в рот. Кормили в тюрьме плохо.

«Мокрицы не очень вкусные, – подумал он, разжёвывая передними зубами крошечный живой комочек. – Жуки лучше. Мясистее».

Пикеринг на верхней койке всё ещё что-то бубнил.

– Главный вопрос, Хампти. Что нам нужно сделать в первую очередь?

– Я тебе говорил: не называй меня так! – зарычал Хамфри.

Пикеринг противно захихикал, брызгая слюной. Его изжёлта-бледная физиономия показалась над краем узкой тюремной койки.

– Что нам делать, когда выйдем отсюда, как ты думаешь?

Его клочковатые брови изогнулись, а жёлтые зубы торчали из приоткрытого рта, как у крысы. Подбородок, похожий на локоть, зарос сивой щетиной, а редкие волосы висели, словно размотавшийся клубок бечёвки.

– Да что хочешь, то и делай! – буркнул Хамфри и отвернулся к стене, чтобы не видеть надоевшего Пикеринга.

– Но я тебя спрашиваю! – не отставал Пикеринг. – Хамфри, мы же с тобой теперь партнёры! Найдём сначала мальчишку? Или навестим Лукрецию Каттэр? Она нам должна миллион фунтов [7] Фунт (фунт стерлингов) , – денежная единица, являющаяся национальной валютой Великобритании. , ты не забыл?

Он ткнул Хамфри в спину костлявым пальцем.

– Жуков-то мы ей честно отдали! Мы не виноваты, что мерзкие насекомые стали отбиваться.

– Когда меня отсюда выпустят, я пойду в ближайшую шашлычную! – Хамфри потёр пустой живот. – А потом найду мальчишку и в землю вобью по самую маковку.

– Да-а! – завизжал Пикеринг. – Правильно! Сначала мальчишку!

Он захлопал в ладоши, но вдруг замер.

– Погоди, на что ты шашлыки-то покупать будешь? Нет, сначала надо пойти к Лукреции Каттэр и забрать своё. Когда получим деньги, можешь накупить хоть полную ванну шашлыков!

Хамфри хмыкнул, но кивнул. В словах двоюродного братца определённо был смысл, а мысль о полной ванне шашлыков ему точно понравилась.

– Вот после этого, – Пикеринг вдруг взмахнул руками, – МЫ УБЬЁМ МАЛЬЧИШКУ!

– Ш-ш-ш!.. – зашипел Хамфри. – Нас отсюда не выпустят, если поймут, что мы собираемся первым делом пристукнуть ребёнка.

– Да-да! – прошептал Пикеринг. – Это нужно держать в секрете, Хампти. Ш-ш-ш!.. – И он снова захихикал.

Хамфри покачал головой. Пикеринг был не в себе с тех пор, как их дом превратился в груду обломков. Как будто в нём слишком туго закрутили какую-то пружину, а теперь она распрямилась и отскакивает в самых неожиданных направлениях. Раньше Пикеринг, например, заботился о своей внешности. Всегда был умыт, причёсан, аккуратно подстригал ногти и выдёргивал волоски из ноздрей. Но после того как жуки обстреляли его какашками, он перестал мыться. Исчезло всё, что ему было дорого, – магазин и его драгоценная мебель.

Теперь Пикеринга интересовали только три вещи: деньги, мальчишка и Лукреция Каттэр. Влюблённость в миллионершу, которая предложила купить у них жуков, стала как будто ещё сильнее оттого, что его отвергли. Он завязал узлами своё любимое одеяло, по прозвищу Слюнявчик, так что получилось что-то вроде куклы, и по ночам, когда думал, что Хамфри спит, целовал эту куклу, называя Лукрецией.

Хамфри снова и снова перебирал в голове события, которые привели к их с Пикерингом аресту, но так и не мог ничего понять. Кто-то подбросил в их дом бомбу и выстрелил в сопляка, в этого Даркуса Катла. В обоих преступлениях почему-то обвинили их с братцем, хотя у них и огнестрельного оружия-то не было. И зачем бы они стали взрывать собственный дом?

Хамфри не радовала перспектива прожить всю жизнь в тюрьме. В целом ему здесь даже нравилось – по крайней мере чисто, чего не скажешь о его комнате. Он и на воле не роскошествовал. А люди в тюрьме такие же, как и за её стенами. Хамфри всегда считал, что каждый готов его ограбить при малейшей возможности, ведь он сам поступил бы так же. Больше всего в тюрьме его расстраивала кормёжка. Он стосковался по мясным пирогам с клюквенным соусом. За месяц в тюрьме его объёмистый живот заметно отощал, кожа висела складками, словно оплывшая свеча. Желудок постоянно болел, и чем сильнее болел, тем свирепей становились мысли Хамфри.