Варвара Еналь - Тот, кто дает ответы

На этом совет кланов закончился. Михайло Кобзарь ушел первым, прихватив с собой опустевший термос. А Марьян взял меня за руку и сказал Матвею, что сам отвезет нас обоих домой.

– Есть серьезный разговор, – сказал он, и его глаза показались мне совершенно темными.

Машина Марьяна стояла прямо у ворот церкви – старая «Дачия Логан». Мы загрузились в нее – я хотела сесть на переднее сиденье, но Марьян жестом показал, чтобы я поместилась сзади, рядом с Матвеем, – и деревья с горящими фонарями понеслись мимо нас, и я могла сколько угодно рассматривать вывески магазинов и ресторанов.

К слову, «Старая Прага», в которой я столько работала, закрылась. Поговаривали, что помещение продали и теперь тут будет семейная пекарня, но точной информации не было.

Матвей хмуро молчал, а меня пробивала дрожь и мучили плохие предчувствия. Хотелось нарушить гнетущую тишину, спросить у Марьяна о многом, но едва я раскрыла рот и выдала какое-то банальное предложение, лишь бы завязать разговор, как мне велели замолчать.

– Ничего не говори, – повторил Марьян, напряженно глядя вперед.

И я повиновалась.

Едва заехали на просторный двор Матвея и вошли в дом (Снежанка ждала нас на кухне), как Марьян вдруг прижал Матвея к стене. Нависая над ним – все-таки Марьян был немного выше Ведьмака, он спросил:

– Ты ведь не сжег Желанную, да? – Голос его звучал тихо, но так напряженно, что мне показалось, будто воздух зазвенел от скрытой ярости.

Матвей молчал, удивленно уставившись на Марьяна.

– Ты ее не сжег, хотя обещал. И где она? Где она, ты знаешь?

Последнюю фразу Марьян уже проорал в лицо Матвею, и тот дернулся, пытаясь освободиться.

– Она должна быть у меня тут, в мастерской прадеда, – ответил он, озадаченно хмурясь.

Его растерянность, его покорность разъяренному Марьяну показались мне вдруг необычными и странными.

– Так пойди и посмотри, на месте ли Желанная! – рявкнул Марьян, убирая руки.

Матвей выскочил из дома, а я уставилась на Марьяна. Он был бледным и мрачным, словно внутри него бушевала еле сдерживаемая буря.

– Что случилось? – спросила я.

– Сейчас узнаем. – Марьян был короток.

Матвей вернулся еще более растерянным. Между его черными широкими бровями обозначилась складка, губы побелели, а короткие волосы были взъерошены так, что почти стояли дыбом.

– Желанной нет, – очень тихо сказал он.

– И где она? – заорал Марьян. – Ты знаешь, кто написал в ней свои желания?

– Ты должен знать, – все так же тихо сказал Матвей. – Имя в первую очередь пишется в книге.

– Конечно. Имя записано. Но они все продумали! Они дали книгу обычному человеку!

– А разве так можно? – спросила я. – И кто «они»?

– Можно, если обычный человек заплатит кровью и умрет. Та, что записала свои желания, сейчас уже мертва! Но я все равно должен исполнить все четыре клятых желания! Матвей, ты знаешь, что это за желания?

– Да не тяни уже, – буркнул Матвей. – Говори.

– Они пожелали смерти тебе и Мирославе, – очень четко и медленно произнес Марьян. – Я должен буду убить тебя и Мирославу. Пожелай, и сбудется, ты же знаешь. Я не могу не выполнить эти желания. Кто взял у тебя книгу?

– Я не помню! Я ни черта не помню за последний месяц! – заорал теперь уже Матвей. – Я словно провалился куда-то! Бегал в облике медведя весь месяц и не помню, почему стал медведем!

– Но ты должен помнить, почему не сжег книгу! Ты же обещал! Ты сказал, что Желанная уничтожена! – Марьян смотрел прямо в глаза Матвею, и тот не отводил взгляда.

– Потому что я подумал, что она может пригодиться, – ответил Матвей.

– Зачем? Записать два оставшихся своих желания?

– Ты писал в Желанной? – Настала моя очередь удивляться.

Я стояла как вкопанная, и смысл их ссоры еще не дошел до меня окончательно, фраза Марьяна о том, что он должен будет убить меня и Матвея, казалась нереальной. Детской игрой, глупой условностью. Чем-то ненастоящим и нестрашным.

– Всего два желания, ты знаешь. Для тебя, не для себя! – рявкнул Матвей, выпрямляясь. – Я смогу найти книгу.

– Да уж постарайся. А пока тебе и Мирославе надо бояться меня. Потому что вас заказали, вы записаны в Желанной и, значит, должны умереть, оба. И это неизбежно, этого не отменить!