Адам Кристофер - DISHONORED - Порченый

Первая смерть из многих, что последуют за нею.

Узник вытащил нож из-за ремня, и взгляд зачарованного пленника тут же метнулся к лезвиям и остановился на них. Несчастный во все глаза смотрел, как они сияют золотом, вбирая холодный свет солнца и превращая его в нечто совершенно другое – в электричество, мерцающее за его закрытыми веками, в отражение огня, Великого пожара, который бесчисленное количество лет назад положил конец одному миру и дал начало другому.

Нож в ладони Узника источал тепло, и это тепло разливалось по руке и согревало все его тело. Казалось, он погружается в удивительный вулканический источник из тех, что то и дело встречались в тундре и снабжали лагеря теплом и энергией.

Затем Узник поднял нож и приставил кончик лезвия к горлу своего пленника.

– Народ Тивии благодарит тебя за службу, – сказал он.

Пленник непонимающе посмотрел на него стеклянными глазами. Узник надавил сильнее, и на белый снег хлынула горячая алая кровь.

НЕПОДАЛЕКУ ОТ ДАНУОЛЛА

7-й день, месяц дождя, 1851 год

«Боюсь, юной леди Эмили недостает дисциплины. Здесь, в Дануоллской башне, она обучается у лучших наставников Островов, но мать балует ее, поэтому девочка почти всегда витает в облаках, понапрасну тратит время на рисование или просит Корво научить ее сражаться на деревянных палках. Однажды эта девочка может стать правительницей Империи; каждая потраченная на игры секунда – это секунда, потерянная навсегда».

Спрыгнув с карниза и оставив его позади, она подумала сразу о трех вещах.

Во-первых, что этот карниз напротив оказался гораздо дальше, чем она прикидывала, поэтому у нее появился немалый шанс упасть, и, скорее всего, встретить мучительную и жуткую смерть, разбившись о каменную мостовую четырьмя этажами ниже.

Во-вторых, месяц дождя был не просто самым депрессивным временем года – дайте мне вечный месяц великого холода , умоляла она, – его сырые, дождливые ночи, пожалуй, меньше всего подходили для бега по городским крышам.

В-третьих, ее близкая и явно неотвратимая гибель была не самым славным концом для императрицы Островов, а значит, отец точно очень, очень в ней разочаруется.

Четвертая мысль – о Корво, стоящем над ее бездыханным телом, без печали, но очень расстроенным тем фактом, что она не справилась даже с таким простым прыжком, – быстро вылетела из головы Эмили Колдуин, как только она коснулась ногами плоской крыши соседнего здания. Ее тело, гибкое и атлетичное, ведомое инстинктами, которые без остановки тренировали последние десять лет, смягчило удар от неудачного прыжка, тотчас сделав кувырок. Полы ее черного плаща окунулись в собравшиеся на крыше лужи, и в воздух взметнулся миллион мелких брызг.

Завершив кувырок, Эмили сделала паузу и встала на четвереньки. Капли дождя стекали по ее капюшону и падали в лужу прямо перед ней.

Один вдох…

Второй…

Третий.

«Что ж, не так уж и плохо, – подумала она. – Лучше уж прыгнуть дальше, чем не допрыгнуть. И не просто в темноте, но еще и в дождь».

Эмили позволила себе слегка улыбнуться под капюшоном.

«Неплохо, императрица, весьма неплохо». Видел бы ее сейчас отец! Пожалуй, теперь его бы не постигло разочарование.

Она развернулась, поднялась на ноги и снова подошла к карнизу. Улыбка исчезла с ее худенького личика. Нахмурившись, Эмили велела себе быть, черт возьми, внимательнее! Иначе следующая ошибка действительно может стать роковой.

Да, падать было высоко , так что пробовать это ни в коем случае не стоило. Она сумела перепрыгнуть, но с большим трудом, благодаря лишь урокам отца и бесконечным тренировкам, во время которых она прыгала по парапету Дануоллской башни, стараясь не попадаться на глаза часовым.

Вдали блеснула молния, очертив силуэт башни. Секунду спустя раздался гром, который, как пушечный выстрел, эхом отразился от всех каменных построек города. Было поздно – точнее, уже даже рано, приближался рассвет, – и Эмили подозревала, что она единственная, кто под этим ливнем рискнул выйти на улицу.

Конечно же, на самом деле она не единственная в городе, кто думал так. Отойдя от карниза, она добежала до того места, где здание примыкало к соседнему, повыше, крыша которого представляла собой причудливую мозаику черепичных узоров, выложенную со всем тщанием ребенка, переевшего серконосского медовика.