Данька Вишневская - Настоящая любовь Филиппе Берди

– У вас там всё в порядке? Или мне помочь? – поинтересовалась Софи, но заходить не стала.

– Ничего не нужно, мы сами, – отозвался Филиппе. Тесси немного напряглась из-за того, что он повысил голос. Передняя лапа задрожала – собака, словно устала стоять. Он погладил её, чтобы успокоить.

– Все садятся за стол. Поторопись, пожалуйста, – попросила сестра.

Он обнял Тесси и вспомнил их с женой давний ночной разговор по душам.

* * *

– Может, заведём кошку? – предложила Лия.

– Собаку? Детей? – шутливо отозвался он.

– Скажи мне, каким отцом ты собираешься быть? Понимаешь, я хочу прожить это по-настоящему, – она стала слишком серьёзной. – Быть рядом с ребёнком, воспитывать и принимать. Не беспокоиться, что он рушит мою карьеру. Стать ему другом. Не спихивать на нянек, без крайней нужды. Не для галочки. Не хочу потом обнаружить, что совсем не знаю его. Прочувствовать каждый момент становления, направлять, оберегать и отпустить с лёгким сердцем, когда придёт время.

– Я хочу также, – Филиппе обнял жену. – Только прошу, давай у нас будет один ребёнок? Ты сама знаешь, что любовь родителей не всегда делится поровну.

– А может и никогда.

* * *

“У нас уже не будет детей, – думал профессор сейчас, – ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда”.

Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»

Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе схватил большое полотенце и накинул на мокрую Тесси, которая не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.

– Филиппе! – настойчиво позвала сестра.

– Да иду я уже, иду!

Софи перехватила брата в коридоре – мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню и выдала чистую одежду Питера – длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы. “Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… – приглядевшись, она увидела парочку седых прядей. – Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы”.

В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей приготовили всё ещё до поездки на кладбище. Лия редко кулинарила, зато частенько вспоминала мамину стряпню. “Всё так странно, так не сочетаемо, – Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительная еда, – горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? За что?” Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Он не просто вспомнил – увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.

* * *

Жена кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Филиппе подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.

– Вот изобретём мы Машину Времени, я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, – пообещала Лия, уверенная в их успехе.

– Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, – подначивал профессор, и тут же принял кофейный душ. Хорошо, что напиток был чуть тёплым.

Лия обиделась – она считала, что манера пить на ходу, жить с кружкой в руках, делает её особенной. Так и было, ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность и взбалмошность.

* * *

Наконец, мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний.

– На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, – последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.

Тут всё было так, как любила Лия – только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать, ей не впервой терять близкого человека. Не то что бы такое примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, что как бы ни было плохо – это проходит. Самое страшное – это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери, чтобы унять её дрожь. Жест был по-семейному милый и трогательный. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.

Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.

* * *

«Милая, ты ведь знаешь, что не стоит плакать понапрасну, – бабушка обняла её. – Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Хочу, чтобы все смотрели на вас и думали: “Какие у неё сильные внуки”. Ты же знаешь, самые честные слёзы – те, что пролиты в одиночестве».

Софи услышала её. Подросла и стала сильной. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.