Наталья Буланова - Ночное проклятие

Для нее это мероприятие было, в первую очередь, выставкой себя любимой. Странно, что она сравнила удушающую духоту с парником, а не с Монте-Карло. Явно, дамочка совсем недавно крутится по выставкам и пытается втереться в доверие к окружающим.

Туфельки у неё блестели стразами, веер – паетками, а волосы – блестками. У меня в глазах запрыгали зайчики, и я пошла дальше. Зрение берегу, знаете ли…

Была бы моя воля – туфельки моей бы здесь не было. Но. Всегда есть это злосчастное «но». Мое «но» равно работа.

Я подошла к нашей экспозиции и улыбнулась царившему там оживлению. Особенно большим спросом пользовались последние разработки – стеклокерамический обеденный стол с точечным подогревом и кресло с подставкой для стакана, которая поддерживала нужную температуру. Для состоятельных граждан выделяться на фоне своих друзей было делом чести. На этом желании я и зарабатывала хорошие деньги.

Нашей фишкой было штучное количество производимой мебели и предметов интерьера, которые выделялись не только дизайном, но и какой-нибудь технической разработкой. Нередко к нам приходили клиенты с индивидуальным заказом, который приносил мне огромную прибыль и хорошую репутацию, а заказчику лишний шанс выделиться в своем кругу.

Улыбнувшись паре постоянных клиентов, с которыми я имела дело сама, я отозвала Марину и шепнула ей пару слов.

Наконец-то! Теперь можно и на воздух! Эти коктейльные платья в такую жару – настоящее испытание!

Вдохнув раскаленного воздуха на улице, я передумала набирать полные легкие и поспешила в машину, к кондиционеру.

Ну и суматошный же денечек выдался! Сначала привет от патологоанатома, потом Тема со своим дружком, а теперь эта выставка. А ведь чуть про нее не забыла, хоть и готовились мы к ней целый месяц.

Дорога вилась серебристой лентой, уводя в глубины города. Время пробок еще не наступило, поэтому, быстро проскочив центр, я взяла курс на родной дом.

У меня была одна идея, как продвинуться в поиске причин проклятия, и сегодня вечером я хотела её проверить.

Соседи сегодня гуляли: вытащили караоке на улицу и горлопанили песни на всю округу. Под шансон я перерывала коробку с фотографиями, под патриотическую песню раскладывала их в хронологическом порядке на полу гостиной и под старый добрый рок материла недобросовестных производителей пластиковых окон.

Черно-белые снимки переходили в цветные, рассказывая историю рода и я, как бывало в детстве, опять засмотрелась на бабкину забавную шляпку с вуалью. Она была неизменным аксессуаром на её волосах, и не важно, куда она отправлялась, в булочную или в театр. Крохотное перо на снимке было безлико-серое, но я прекрасно помню его серебристый перелив и роскошный кристалл, который украшал основание пера.

Шляпка была неприкосновенна. Хранилась она в коробке, доставалась исключительно бабушкой и прикреплялась на волосы у винтажного зеркала. Да-да, винтажного даже для тех времен. С легкой паутиной трещин по дереву, от пола и ввысь, как мне казалось, малышке, недавно слезшей с горшка и с трепетом трогающей холодную поверхность зеркала.

Мама говорила, что бабушка свято верила в то, что шляпка отгоняет от неё особенно приставучие кошмары. Стоило выйти без неё, как самые жуткие монстры лезли в её сны…

А вот прабабка, настоящая деревенская женщина. В платке и с серьезным выражением лица, которое обязательно возникало на лицах у большинства жителей нашей страны, когда их фотографируют. Сидит на лавке с подругой, сама сдержанность. Но если внимательно посмотреть, видно, что в левой руке она прячет папироску, легкий дымок от которой еле заметен на фотокарточке. Чуть поодаль стоит мужчина, мой прадед, смотрит на свою жену с довольной ухмылкой. Говорят, она та еще проказница была…

Снимок тетки был разорван. Я соединила половинки и увидела, как прекрасная молодая женщина устало смотрит в сторону. Она не хотела смотреть на фотографа, тем самым обрекая его на падение и неминуемую травму, но, тем не менее, её сумели сфотографировать в очень выгодном ракурсе. Длинные ресницы оттеняли глаза, из которых так и хотелось прогнать выражение затравленности. Бабушка фыркала на неё и говорила, что из нашего рода сдалась только та, имя чье в переводе означает «победа». Сама Виктория оборвала все контакты с родней и миром, а на все попытки мамы пробиться к ней неизменно отвечала угрозой смены места затворничества.

Я помню, как мы с мамой приехали в какую-то хижину среди высоченных сосен, а тетка не выходя из дома обозвала маму «дурой, притащившей на гибель ребенка». К нам она так и не вышла. Мы прождали несколько часов и сдались. Искусанные комарами мы ехали домой, почесываясь и сохраняя гробовое молчание.