Кира РАЙТ - Отвернись. В плену у зверя

Посмотрел на себя вниз, как и ожидалось, член стоял колом. Неприятно.

Но она так мирно сопела рядом, что мне снова стало жаль будить её. Решил принести ей еды. Если не подходит мясо, найду что-то другое. И она будет благодарна. Тогда я смогу делать с ней, что только придумаю…

В предвкушении лазил по кустам, собирая для неё ягоды. Выбирал самые спелые, самые больше. Самочке должно понравиться.

И ей понравилось! Девочка уплетала угощение за обе щечки, с аппетитом. А ещё смотрела на меня. За те пару дней, как я нашёл её, впервые вот так. С интересом что ли.

Я молодец.

И отлично придумал принести ей ягоды. Теперь-то, когда она оценила, наверняка будет со мной ласковой… Я взял её ручку и поднёс к своим губам. Облизывал каждый маленький пальчик, испачканный сладко-кислым соком. А она даже не вырывалась! Потом заметил следы ягод и на бёдрах, начал слизывать и их, гладил её. Так аккуратно, как вообще умел…

Но самым вкусным было другое. Вкус её кожи…

И тут самочка удивила. Начала отодвигаться снова.

Ну сейчас-то чего?

Я прижал её к себе, начал трогать аккуратную грудь (маловата, конечно, для самки, но ничего, мне в ней всё и так нравится), животик… Однако девочка вновь начала сопротивляться, что-то говорить мне. А ещё положила свою крохотную ручку на мою лапищу.

Я завис.

Это самое приятное, что я когда-либо испытывал. Хоть и не помню ничего до встречи с ней, но уверен. Ощущать её касание, когда не я заставил, а она сама… Как же хорошо…

Но мало.

Девочка убрала руку. А я всё никак не мог ожить, продолжая переживать в себе это касание. Но в затуманенном мозгу ещё звучал её жалобный голосок.

Стоп.

Жалобный?

Смотрю на неё и вижу, что снова боится. Объясняет мне там что-то на своем. Губки, испачканные ягодами, тоже шевелятся…Хотел погладить их, но поцарапал! Свою самочку! Снова делаю ей больно!

Аж разозлился. Хотел стереть кровь, но стало только хуже. Из груди вырвался рык…

А самочка заговорила так… ласково? В общем, приятно. Тихо. Успокаивающе. Если она не злится, то я и не буду. Надо полечить…

Лизнул её припухшую губку с ранкой. Так быстрее затянется. Отчего-то я это знал. И опять мне было вкусно…

Но вина разъедала изнутри, поэтому потом ушел из жилища. Коря себя за то, что никак не могу добиться её расположения. Я же позаботился о ней. Покормил вот. Почему она меня не хочет? Я вон как хочу…

Аж идти неудобно…

Бродил недалеко. Голова трещала, стоило попытаться вспомнить что-то до неё. И я прекращал. В конце концов, у меня есть она. Это главное. А остальное мне не нужно. И не важно…

Я шёл к ней, чтобы снова что-то сделать. Чтобы опять попытаться заслужить её расположение. Как к единственному, что было по-настоящему моим. В чём я был точно уверен… Но когда вернулся, нашел лишь пустоту.

И тогда…

Блядь! Злость накрыла с головой. Ярость. Словно не моя. И моя одновременно.

Девчонка снова сбежала от меня! Моя. Самка. От меня. Сбежала. Но я догоню…

И я догнал.

И взял её грубо, жестко, кусая до крови и сжимая до синяков, чтобы поняла, чтобы осознала, кому принадлежит… Так, как хотел мой внутренний монстр…

Как хотел… я сам?

Вырвавшись из паутины воспоминаний, я вдруг осознал, что каждый раз, когда зверь «зверел», как бы тупо это не звучало, им управлял именно я. Это я ненавидел девчонку. И не только потому, что считал предательницей. Но и потому, что это я, а не зверь во мне, знал, что если она уйдет – то исчезнет последний шанс мне вернуться в себя…

Она была нужна МНЕ.

Зверю тоже, но ему для другого. А в короткие проблески моего сознания, когда он испытывал сильные эмоции, я делал всё, чтобы заставить её остаться. Он тоже делал бы, но опять же – по-другому. А я считал, что лучший способ – её страх. Уже тогда. И хоть не верил ей, но знал, что если она уйдет, мой разум сотрется словно ластиком…

Девчонка стала не его – моим – шансом.

И я им, похоже, воспользовался. А теперь настало время заявить всем, что я вернулся. И вот когда ко мне прибегут с предложениями её хозяева, всё и станет ясно.

Она

Меня всё еще трясло, когда вспоминала, как злющий мужчина с внешностью моего оборотня старался обходить меня в землянке, морщился и хмурился, когда смотрел, будто я ему неприятна. А если и говорил что-то, то так зло – мурашки бежали.