Роман Путилов - Опасные манипуляции

Кроме позора ничем не обогатишься.

На третий день в классе появились жертвы моих козней. Непоправимого ущерба красоте я, к моему облегчению, не разглядела. Претензий ко мне они не предъявлял, в сторону старались не смотреть, а зацепившись взглядом, спешно опускали глаза. Ну и хорошо. Нельзя сказать, что ситуация меня не устраивала. Так получилось, что в школу я попала не по месту прописки, школа была почти в центре города, народ тут жил соответствующий. Судья, глава районной администрации, солист оперного театра – вот примерный уровень должностей родителей моих соучеников. А тут вот ходит что-то непонятное. Точнее всего, наверное, мой статус соответствовал положению мещанки, чудом попавшей в Смольный институт благородных девиц. И носики утонченно морщат, и в спину плюют, и за глаза, по-французски, обсуждают. Конечно, за регулярное списывание некоторые учащиеся были готовы улыбаться при встрече, но это уже мне было не надобности. Поэтому проучилась я много лет по принципу «одна на льдине», и новое положение меня абсолютно не напрягало.

Так, вроде бы у меня все устаканилось, но подходя как-то к кабинету истории, полыхнуло у меня лицо жаром, значит, опять кто-то гадости обо мне говорит. А тут и вертеть головой не надо, вон Наташенька Богоявленская, со своими подружками, и пара мальчиков в кружок встали, и что самое интересное, один из мальчиков сосед мой по парте, Андрюша Козлов, которому, как я заметила, Наташа усиленно глазки строит.

Вместо того, чтобы мирно пройти мимо, так как разговаривали и хихикали они тихонько, и слышать ничего я не могла, черт меня дернул на обострение ситуации. Подошла я сзади, аккуратненько Богоявленскую по плечику пальчиком постучала, а когда она недоуменно обернулась, ехидненько так спросила:

–Что Наташенька, опять гадости обо мне говоришь, еще раз услышу – сделаю больно, ты поняла?

Гляжу я в бледное от ярости лицо Наташи, а у самой от страха душа вся заледенела. А вдруг не выдержит она такого унижения в присутствии симпатии своей – Андрюши, соседа моего, разлюбезного? Но и спускать такое нельзя, промолчишь раз-другой, и все вернется на круги своя, а по новой весь класс на место ставить – не факт, что во второй раз получится.

Молчание затянулось, Наташа на меня смотрит, а все на Наташу, команды ждут. Придется опять идти на обострение, шагаю к ней вплотную, носком наступая на краешек подошвы новеньких туфелек Богоявленской.

– Наташа, ответа жду…

Она молча кивнула.

Отступаю назад, делаю книксен, улыбаясь:

–Вы так любезны…

Снова шаг вперед:

– Пройти могу?

Расступились в молчании, шагаю с прямой спиной, вроде все получилось, можно на какое-то время расслабиться.

Ошиблась я сильно, не смогла Наташа смириться. После уроков, шагнув на лестницу, ведущую на первый этаж, ощутила я вспышку ярости в свой адрес, которая пробила щит, которым закрывалась я от какофонии эмоций одноклассников. Успела обернуться, чтобы бы упереться взглядом в торжествующие лицо Наташи, которая почти коснулась меня, чтобы отправить в неуправляемый полет по крутым ступеням. Я чудом успела прижаться к стене, а Наташа, не найдя опоры в виде моей спины, сама отправилась в полет, бестолково хватаюсь руками за воздух. Нет, к сожалению, не совсем бестолково. Одной рукой она почти зацепилась за мой рукав, но, не удержавшись, плашмя упала на лестницу. Правда от столкновения с ее рукой я качнулась и тоже нырнула вниз. Бетонные ступени рванули навстречу моему лицу, я инстинктивно выставила вперед руки. Нет, получилось опереться только на одну руку, вторая рука, сжимающая тяжелый портфель, к месту событий не успела, я смогла опереться только на левую руку, она подламывается, через меня, как будто, пропускают разряд электротока, и дальше я ничего не помню.

Очнулась я от боли, которая чуть не отправила меня обратно в беспамятство. Проморгавшись и оглядевшись, я поняла, что сижу, скрючившись, на сидении в карете «скорой помощи», левая рука зафиксирована на груди, колготки на коленях в бурых пятнах. На носилках тихо лежала Богоявленская, голова и лицо замотаны бинтами, глаза закрыты, не шевелится. Я, поняв, что Наташа жива, постаралась уйти в себя, гася боль в руке и коленях.

Приемный покой, осмотр, анализы, наложение гипса, палата, все быстро и банально, в истории болезни появилась запись: «Одноклассница оступилась на лестнице, падая, увлекла меня за собой». Затем невкусный ужин и сон. Хорошо, что смогла унять боль в переломанном запястье, а то вижу, как мои соседи по палате мучаются. Все утро пыталась срастить кости, не знаю, чего добилась, но рука под гипсом так чесалась, что казалось, что сейчас сойду с ума. Бросив это занятие, и кое-как успокоив зуд под белым панцирем лангеты, пошла искать Богоявленскую. Нашла ее палату в противоположном крыле больницы. Девушка лежала с закрытыми глазами, укрытая по подбородок казенным одеялом. На голове повязка – «косынка», один глаз заплыл, нос опух и посинел. Потихоньку присела на табурет возле кровати. Минут через пятнадцать, Наташа, очевидно почувствовав мой нетерпеливый взгляд, направленный в ее переносицу, открыла глаза.