Мелисса Бродер - Рыбы

– Думаю, может быть, ты права. – И тут все подбородки исчезли, и я увидела сильные плечи и глубокие синие глаза. Сколько раз, когда мы трахались и его живот подпрыгивал на мне, я старалась смотреть в глаза – вызывая то притяжение, что возникло, когда мы только встретились. Теперь вдруг я только это и видела.

– По крайней мере, – добавил Джейми, – мы могли бы попробовать расстаться на какое-то время.

Вот так мои слова произвели эффект, противоположный задуманному. Или, может быть, не совсем противоположный. Взяв наживку, но помчавшись с ней в совершенно неожиданном направлении, Джейми определенно ткнул булавкой в мою скуку и раздражение. Страх – по-своему сильный интоксикант. Это вам подтвердит любой, кто подсел на адреналин. Рискнув в данном случае, я одним предложением, несколькими раздраженными словами усложнила свою позицию.

Теперь инициатива и контроль за ситуацией перешли к нему. Джейми мог делать со мной все, что хотел.

Я решила, что единственный способ вернуть утраченное – продолжить в том же духе. Не паниковать, сыграть спокойно и рассудительно. Я подумала, что единственный способ все восстановить – это продолжить.

– О’кей. Если ты так хочешь.

Джейми заявил, что нет, он так не хочет, но не представляет, что делать, и чувствует, что уже давно не может удовлетворить меня в наших отношениях.

– Удовлетворить меня или себя?

– Ну, может, понемножку того и другого.

Потом приехал парень из ААА, и Джейми взялся объяснять, в чем дело. Я слышала, что они говорят, но вникнуть в суть не могла, поскольку обдумывала случившееся. Наверно, надо было держать рот на замке. С другой стороны, я чувствовала, что осталась верной себе. Вот только которой себе? Той себе, которая хотела немножко все встряхнуть, чтобы получить свою долю внимания и обожания? Той себе, которой требовалось встряхнуться, потому что боль от жизни в материальном теле так охренительно притупилась? Какой-то высшей себе, которая изрекла, что он не хорош для меня? Тем двадцати двум процентам меня, которые оказались полной задницей?

– Давай-ка хорошенько это обдумаем, – сказал Джейми после того, как они поставили запаску. – Спешить нам некуда, никто нас не гонит.

– Обдумаем вместе или порознь? – спросила я.

Вместе или порознь – для нас это всегда был большой вопрос. Джейми хотел, чтобы мы бывали вместе не больше двух ночей в неделю. Я проталкивала четыре, и когда оставалась в квартире одна, мне так недоставало его объятий. Я всячески намекала на то, что располагаю свободным временем. Я напивалась белым вином и напрашивалась, умоляла, делала все, чтобы только чувствовать себя желанной, знать, что меня всегда примут. То была потребность, стоявшая на отсутствии потребности. Поэтому я была за больше «вместе». Но когда я оставалась с ним, близость никогда не получалась такой, какой мне хотелось. В его присутствии я задыхалась. Когда он не отталкивал меня, близость отвращала.

– Наверно, сегодня будет лучше побыть врозь. А еще завтра и во вторник. Может быть, неделю? У меня куча работы, и хорошо бы попробовать сейчас, оценить, посмотреть, как оно пойдет.

– Конечно, – сказала я, хотя и испугалась.

Он поцеловал меня в лоб.

– Люблю тебя.

– Да, о’кей.

– Ох, ну не надо, Люси. – Он вылез из моей машины и захлопнул дверцу.

– Извини! – Мой голос потащился за ним следом.

Я позвонила ему тем же вечером.

– Так мы ведь не разошлись по-настоящему?

– Думаю, мысль правильная, – сказал Джейми. – Знаю, тему подняла ты, но мне такой вариант действительно нравится.

– И что это значит? На сколько мы расстаемся? Это же временно, да, а потом мы снова будем вместе, так?

– Давай не торопиться, потихоньку, полегоньку…

Я попыталась и не смогла представить его таким, каким видела днем: грузноватым, не способным решить мою проблему, закрытым. Теперь он был тем же, что в начале нашего знакомства: с крепким, решительным подбородком, сдержанным, вроде тех красавчиков, что носят гортекс. Я снова видела его как отдельную личность, не приставку ко мне или нечто, что приходится умасливать или терпеть, но как самостоятельное существо – с чувством юмора, настоящего мужчину, что бы это ни значило. Увидев, что потеряла, почувствовав тяжесть потери, я опустилась на кровать. Губы съехали уголками вниз, в животе что-то перевернулось. К глазам подступили слезы. Я не плакала уже несколько лет и чувствовала, что если дам слабину, то уже не остановлюсь, пока не выплачусь досуха. Я боялась, что со слезами из меня выйдет что-то еще, что увижу не только я сама, но и другие. Я боялась, что чувства съедят меня заживо. Чувства – роскошь для молодых или тех, кто покрепче меня, кому легче быть человеком. Лить слезы было слишком поздно. Оставалось только двигаться дальше по той же дорожке, вопреки раздражающему оптимизму жизни. Спрашивать, куда иду и то ли это место, куда я на самом деле хочу, не полагалось. Не полагалось даже спрашивать, иду ли я вообще куда-то. Я и не спрашивала, а только всхлипывала.