Алена Тимофеева - По другую сторону Алисы. За гранью

– Ты имеешь право злиться, но в тот момент, для меня ребёнком был только Джозеф. Милый Джо. Чувство вины подтачивало моё сердце, как могильный червь. Чарльз, ещё при жизни разделил наследство между детьми. У Джо достаточно денег и имущества. Я наследовала после смерти мужа особняк. Конечно, я осознавала, что этого не хватит, чтобы искупить мои грехи перед тобой, но в тот же день, когда нотариус озвучил последнюю волю сэра Чарльза, я переписала завещание и моей наследницей стала ты. Теперь Андерсон Мэнор по праву принадлежит тебе, Алиса. Надеюсь, ты всё-таки станешь счастливой. – Я несколько опешила и в замешательстве вновь посмотрела на мать. Думала удивить меня это семейство уже не в силах. Странно, Елизавету Андреевну я к своей семье не относила. Совсем.

– Я очень признательна… Но как же Джозеф? Не примет ли он подобное решение, как предательство? – мама неожиданно рассмеялась. Слабо, хрипло и как-то придушенно.

– Джо, разумеется, может быть иногда непредсказуем, спонтанен, но сердце у него доброе. Он любит тебя, не сомневаюсь. – Еле сдерживая своё негодование на такое откровенное нежелание Елизаветы Андреевны замечать очевидные вещи, я принялась разглядывать собственные ногти, которые уже успели отставить отпечатки в виде полумесяцев на ладонях. Когда я разжала кулаки, следы от ногтей налились кровью. Я вытащила салфетку из коробки, стоящей на прикроватной тумбе, и промокнула выступившие алые капли.

– Ты была очень прозорлива в своём решении покинуть нашу квартиру и отправиться в Лондон за богатым мужем, но вот в отношении своего приёмного сына, ты совершенно слепа. – Я поднялась с постели и сжимая салфетку в руках, с вызовом глядя на мать. Та в недоумении приподняла тонкие брови.

– И чего же я, по-твоему, не замечаю?

Прикрыв веки, я сосчитала про себя до трёх.

– Джозеф давно утратил все чувства ко мне, вернее, всё, кроме раздражения и неопределённости. – За окном начался снегопад и белые хлопья липли к кристально чистым стёклам. Хотелось распахнуть настежь закрытые наглухо огромные окна и впустить свежий воздух вместе с кружащимися в танце снежинками в эту затхлую комнату. Мне становилось нечем дышать.

– А что ты чувствуешь, дочка ? – услышав такое простое, но настолько неправильно прозвучавшее из уст Елизаветы Андреевны слово, я отвлеклась от созерцания белой пелены и вновь обратила свой взор на матушку.

– Прости мама, но, кажется, я сейчас неспособна что-либо испытывать к мужчинам. Я слишком устала, – уголки рта матери дрогнули. Улыбка на лице мамы, смотрелась так же неуместно, как клоун на похоронах. Снова мысли о смерти. Мне оставалось лишь печально вздохнуть и решиться на один отчаянный поступок. Я подошла к изголовью кровати и наклонившись, оставила невесомый поцелуй на щеке мамы. Это жест вышел столь же неловким, как и всё наше с ней общение. Быстро сделав шаг назад, я отметила, как Елизавета Андреевна медленно дотронулась чуть дрожащими пальцами до того места, где только что были мои губы и, не давая ей возможности прокомментировать случившееся, я стремительно удалилась из покоев матери.

Глава III

Старый друг

Лилии. Этими белыми цветами, запах которых вызывал головную боль, украшали и свадьбы, и дни рождения, и похороны. Я тщетно пыталась стряхнуть с лацкана своего чёрного пиджака оранжевую пыльцу, намертво прилипшую к ткани. Намертво . Мы с Джозефом сидели в первом ряду, откуда был хорошо виден открытый гроб. Организацию похорон родной матери мне не доверили, и потому мой муж полностью взвалил эту ответственность на свои плечи. Местная церковь была до неприличия рада провести панихиду. Для церкви имени Святого Варфоломея, стремительно теряющей прихожан в последнее время, предстоящая поминальная служба известной персоны могла увеличить паству. Я не имела права их винить, скорее чувствовала облегчение, что эта неотвратимая трагедия, хоть кому-то принесла пользу. Сегодня многие жители небольшого городка осмелились присоединиться к нашему трауру. Зал, заставленный треклятыми лилиями, пропахший ладаном, который буквально въелся в деревянные лавки, да и, наверное, в само облачение стола в середине алтаря, был полон. Полон людей, которых я ни разу в жизни не видела, за исключением моей золовки Виктории и её семьи. Не в силах смотреть на выглядящую такой живой стараниями гримёров маму, я переводила взгляд со священника на горящие свечи и обратно. Чуть повернув голову вправо, мы встретились глазами с мужем Виктории. Он тупо пялился на меня и его без того малосимпатичную физиономию уродовала улыбка умственно отсталого. Блестевшую на свету лысину покрывала испарина. Я содрогнулась от омерзения и поспешила отвернуться. Слова священника были неразличимы для меня. Их смысл ускользал, подобно речи на незнакомом языке. В гробу вместо мамы я упорно видела лежащую Джулию. Мои ногти вновь впились в едва зажившие ранки на ладонях. Из меня вырвался тихий стон.