Петрович пришел на два часа раньше – вот что животворящая валюта делает! Трем телкам я еще со вчерашнего дня велела добавлять в корм морковь, тыкву, свеклу, охота у них должна была начаться часов через восемь – производителя привезут в полдень. Похоже, я не ошиблась – наш местный бык Борька, почуяв охоту у телок, уже нервничал в своем стойле. Петрович увел его в пристройку – не выношу сцен ревности.
Француз был хорош. Белый снизу и багряный сверху. Еще бы синего добавить, и стал бы как французский триколор. Стильно. Быка на цепи Петрович завел в стойло к Зорьке. Та уже вовсю виляла бедрами, как распутная девка на Пляс Пигаль.
Егор, Петрович и я ждали. Ничего не происходило. Петрович рукояткой граблей стал подталкивать француза ближе к телке.
– Гельна, а Зорьке сколько годков то? Может, она для него старая уже? – выдвинул гипотезу Петрович.
– Петрович, ты эйджист. У Макрона, президента Франции, жена на двадцать пять лет старше и ничего.
Петрович и Егор переглянулись.
– Холод собачий, вот ему и не хочется, – добавила я.
– Так давайте я сейчас позвоню, привезут полиэтилен – мы стойло обмотаем, чтобы внутри теплее стало. И можно даже ведро с углями поставить, – оживился Егор Николаевич.
На реализацию плана ушло часа три. Мы порядком вымотались, окоченели, но все-таки сделали, как предлагал босс. Теперь мы наблюдали за процессом, точнее, за его отсутствием – в прорезь полиэтилена. Егор время от времени выходил покурить и возвращался с наливными щеками, как у героя русских народных сказок. Я начала нервничать – под угрозой была моя репутация.
Петрович тоже стал часто выбегать на улицу, и я подозревала, что предавался он там совсем другому пороку: часть платы была ему выдана авансом, о чем я горько пожалела.
Ожидание затянулось. Уже шел пятый час вечера, на улице стемнело. Я была готова на самые безнадежные шаги.
– А что, если ему что-то по-французски сказать? Он же ведь привык там у себя такую речь слышать, а? – отчаялась я с голода и холода. – Месье, силь ву пле! Месье, вотр ваш ву затан, фу ты, вотр фам ву затан. Вуле ву куше авек эль се суар?
– Ирина Гельевна, со всем уважением, но я не думаю, что у вас правильное произношение. Давайте я быстро смотаюсь к вам домой, возьму Ваню – у него наверняка лучше получится.
Как мать, я не могла допустить присутствия сына при подобной процедуре.
– Хорошо, Егор Николаевич, съездите, проверьте, поел ли он. Но его не привозите, а возьмите мою магнитолу, с кассетой «Французские песни». Ваня вам покажет.
И авторитетно добавила, потрясая учебником:
– Зоопсихологи советуют.
Когда Егор уехал, Петрович повернулся ко мне и с ленинским прищуром спросил:
– Ну, че? Не сладится у вас никак? Прям как у энтого енжиста с Зорькой! Че ты тянешь-то, дуреха, бери его и тащи в ЗАГС! Вижу, как он на тебя зыркает…
Мне был неприятен этот разговор. Но что взять со старого сплетника, да еще и алкоголика. Я промолчала.
Тихонько матерясь и бормоча что-то типа «же не манж па сис жур» – или то был мой желудок? – Петрович вышел на очередной «перекур». Через полчаса вернулся Егор с магнитолой, сказал, что Ваня сыт и учит уроки.
Я промотала несколько песен и нажала play. Мирей Матье и Шарль Азнавур на пару исполняли «Une vie d’amour». Петрович, проворчав, что «под такой медляк он и сам бы не стал», опять поплыл на улицу.
Мы с Егором прослушали несколько песен Дассена и Далиды. Наш французский протагонист никак не реагировал на концерт, только изредка звенел цепью. Мы оба устали, в животах урчало.
Я обернулась – Егор стоял позади меня.
– Что вы на меня так смотрите, Егор Николаевич?
– Да ладно тебе, Ирин. Давай по-простому – мы в деревне. Вся эта ученость никому не нужна тут, – он вытащил учебник из кармана моего пальто. Полистал и бросил на сено. – Литература эта, музычка. Ты думаешь, я не знаю, что опыта у тебя зоотехнического – ноль? Ты ж наврала мне. Но я взял тебя, потому что вижу – девчонка с головой, научится работать. Ты думаешь, я кто – фермер в третьем поколении? Я бывший военный, работал в бизнесе, торговал – скопил денег, теперь решил сделать что-то полезное для людей. Все методом тыка делаю… Жена, когда я в деревню собрался, развелась со мной, осталась в Питере. Ей, говорит, опера нужна. А мне эта опера уже вот где! Дочку не дает видеть.
– У тебя есть еще сигареты? Покурим? – предложила я.
На входе в коровник мы столкнулись с шатающимся Петровичем.
Мы молча курили снаружи. Из битого окна коровника с запахом навоза и прелого сена текла французская мелодия. Звезды на морозном, чистом как слеза теленка, ночном небе подмигивали нам: «Ну и что вы ждете? Мы же тут для этого и сверкаем!»
Читать дальше