Ксения Хан - Глаза колдуна

Теодор вздыхает и отворачивается от нее.

– Ты мне лгала , Клеменс. А я тебе доверился .

– Теодор!

– Нет. Я не хочу больше говорить об этом.

Это «нет», будто оружие, вонзается в грудь Клеменс. Как нож из вулканического туфа с каменным идолом на рукоятке. Его лезвие проворачивается в грудной клетке – почти физически ощутимо, до боли. Клеменс шумно вздыхает и, развернувшись, топает по коридору к винтовой лестнице.

Она возьмет свою сумку и уберется из этого дома, раз господину Атласу угодно строить из себя обиженную девицу.

Ее ловит Бенджамин и, мягко удерживая за локоть, тянет вниз со ступеней.

– Не злись, – тихо просит Бен. – На самом деле он тебе благодарен, но это ему в новинку, вот он и бесится.

– Я понимаю, – кивает Клеменс. Вытягивает руку из пальцев Паттерсона и, слабо улыбнувшись, поднимается вверх. В полутемной спальне Теодора она находит свою сумку, записку со знакомым почерком, обнаруженную на полу магазина, и ветровку.

« Навеки проклят, не так ли? » – гласит послание от неизвестного. Витиеватая фраза отчасти стерлась от крови – ее в ту ночь на полу было так много, что Клеменс дивится, каким образом она не покрыла весь пергаментный прямоугольник.

Тот, кто написал это, просто издевается над Теодором. Навеки проклят. Не так ли?

Клеменс почти слышит, как кто-то взывает к ней из темных углов . Не так ли, не так ли, не так ли? Ядовитый, тягучий должен быть голос.

Успокоиться не выходит, но, приказав себе не думать о таинственном незнакомце, девушка спускается в лавку, чтобы вручить записку адресату.

– Это было на полу, – коротко бросает Клеменс, не глядя на Теодора, развалившегося в кресле. Забрызганный кровью клочок пергамента остается лежать на столике перед Атласом.

Он ничего ей не говорит, так что Клеменс покидает лавку, испытывая скребущее чувство вины и обиды одновременно. Да, она его обманывала, но ведь он сам ей открылся, тем же утром, после ранения! Да, ей стоило бы сразу сказать, чего она ждет от него, но обычно люди, говорящие о бессмертии, считаются сумасшедшими. Окажись Теодор простым смертным, он бы высмеял ее и прогнал с глаз долой. Или сдал психотерапевтам. Или отослал бы обратно к отцу (а то и к матери) с наставлением стеречь неразумное дитя и не пускать в люди.

Ей не стоило скрывать от него правду так долго. Ему не стоило потакать ее прихотям. На что он рассчитывал?

Клеменс спешит домой, к поджидающей ее матери, от которой бегает третьи сутки, и не может унять нервной дрожи.

Ты лгала ему, а он тебе доверился, Клеменс. Не так ли?

Промедление все уменьшает его шансы отыскать мальчишку и выпороть как следует. Бен считает, что для беготни по городу – Теодор уверен, что выскочка Палмер не сбежал прочь хотя бы в другое графство, – он еще не окреп. Но когда бы это его останавливало?

– Я могу сам его отыскать, – ворчит Бен, прибирая бардак, который Теодор учинил этим утром: совершенно не выспавшись, промучившись полночи с застарелой болью в ребрах, бедняга спустился вниз в отвратительном настроении. Извел впустую четверть мешка своего любимого кофе – запах ему не нравился, напиток не приносил бодрости, а виски отыскать не удалось. И, подозревая, что последнюю бутылку предусмотрительный Бенджамин спрятал, Теодор перевернул вверх дном все коробки в коридоре.

– Этот крысеныш думает, что я умер, – самодовольно заявляет Атлас, стоя в проеме кухонной двери. – Наверняка притаился в каком-нибудь подвале и ждет новостей. Если ты будешь о нем разнюхивать, никакого сюрприза у меня не получится.

– Боже, Теодор, – пыхтит Бен. Он спрессовывает картонные останки старых коробок, а мелочь раскидывает по новым. – Хочешь изображать труп ходячий? Монстра Франкенштейна?

– Если это напугает мальчишку до обморока – да.

Бен фыркает и отворачивается, гадая, как долго продлится хандра Теодора. Виной всему девушка, и Бен готов поклясться, что не в последний раз они ссорятся.

Теодор идет в зал своего магазина шаркающей походкой. В ребрах боль продолжает пульсировать, хотя рана уже затянулась, почти не оставив шрама. Он мог бы взяться за старую трость, но гордость не позволяет ему опускаться до подобного. Лучше терпеть и ждать, когда кости вернутся на свои места, чем изображать из себя героя Уинстона Грэма [1] Имеется в виду Росс Полдарк, главный герой романов английского писателя Уинстона Грэма, хромавший на одну ногу и потому иногда пользующийся тростью. .