Артур Луазо - Власть приоритетов

От таких действий приятеля Александр Геннадьевич сначала перекосился в лице, затем сделал попытку вскочить с дивана, потом сел на него обратно и обречённо махнул рукой.

– Ну, и что ты делаешь? Ты что, думаешь, это очень остроумно? Это просто идиотизм, ты же сам на себе крест ставишь, дебил!

– А ты за меня не переживай, всё равно получается ненатурально. Твоя профессия – переживать за деньги, вот о них и думай в первую очередь. А чтобы твои деньги были в целости и сохранности, выполни мою просьбу, будь так любезен! – Золотов мрачно смотрел в глаза бывшему другу, и голос его звучал решительно и непреклонно.

– Ах, чтоб тебя… Ну, ты и мудак! – Шапиро вскочил с дивана и быстро подошёл к столу. Схватил трубку и рявкнул в неё: – Кондратьева ко мне, живо!

В ожидании Кондратьева бывшие друзья молчали. Золотов так и продолжал сидеть на стуле с зажигалкой в руке, а Шапиро стоял у стола и нервно барабанил пальцами по его натуральной деревянной крышке.

Раздался стук в дверь, тут же она распахнулась, и в кабинет уверенным шагом вошёл невысокий, крепкий мужчина. Лицо у него было жёсткое и неулыбчивое, глаза колючие и злые. Довершали образ несколько мелких шрамов, короткая стрижка а-ля бандитос и поломанные уши. Зайдя в кабинет, он бросил взгляд на приоткрытую сумку Золотова, и на его лице появилась ехидная усмешка, придавшая ему дополнительную грубость. Впрочем, когда он принюхался, улыбка немедленно исчезла, лицо стало озабоченным, а взгляд ещё более колючим и злым.

– Что происходит, Александр Геннадьевич? – задал вопрос Кондратьев, встав вполоборота к Золотову и засунув руку за отворот пиджака.

– Вот, Август деньги принёс, – кивнул Шапиро в сторону Золотова.

– Да? Молодец! Я же вам говорил, – опять ухмыльнулся Кондратьев, после чего задал вопрос Августу: – А вы что же, Август Тибериевич, денежки у дальнобойщиков отняли? Уж больно специфически они у вас пахнут.

Вместо ответа Золотов чуть приподнял руку с зажигалкой, слегка отведя её в сторону от сумки, и нажал. В его руке заплясало весёлое пламя.

– Зажигалка очень хорошая, «Зиппо», – ни к кому не обращаясь, констатировал он.

Шапиро нервно сглотнул, а потом, не сводя ненавидящего взгляда с руки приятеля, прошипел в сторону Кондратьева:

– Ты вот что, Лёша, э… давай, позови своих, э… сотрудников, э… которые с Августом, э… беседовали… Пусть они извинятся…

– Что сделают? – от удивления Кондратьев стал похож на гоголевского городничего в финальной сцене. – Извинятся?

– Да, – взвизгнул Шапиро, – именно извинятся… Да не стой ты, как дуб вековой, соображай быстрее, мать твою!

– Фильтруй базар, Саша! – зло ответил Кондратьев. Потом дёрнул уголком рта и покачал головой. – Надо же… извинятся! Ладно, ты сам этого захотел, – уже спокойнее произнёс он, обращаясь к Золотову.

Август, ничего не ответив, только улыбнулся Кондратьеву. Тот вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

Шапиро, вновь обречённо махнув рукой, пробормотал некстати:

– Вот жара-то, – после чего налил себе воды в стакан из стоявшей на маленьком столике бутылки. Выпил, утёр со лба пот, выступивший несмотря на прохладу в комнате, и, не глядя на Золотова, ещё раз произнёс:

– Всё-таки ты мудак, Золотов!

Август, не обращая внимания на Шапиро, принялся молча выкладывать из сумки пачки и складывать их на пол. Делал он это медленно, не торопясь, аккуратно укладывая их в стопки и насвистывая что-то весьма легкомысленное. Александр Геннадьевич таращился на непонятные ему действия, пытаясь хоть как-нибудь объяснить себе происходящее.

Через каких-то несколько минут дверь распахнулась и в неё буквально влетели те двое молодцов, которые так убедительно разговаривали с Золотовым третьего дня. За ними виднелось ухмыляющееся лицо Кондратьева.

– Ты чё, терпила, рамсы попутал! – на высоких нотах начал привычный для него наезд один из вошедших и уже было шагнул к склонившемуся над сумкой Августу, как вдруг резко остановился, будто налетев на невидимую стену. И было из-за чего! В руках поднявшегося от сумки Золотова неприятным чёрным сверкнул маленький, но очень мощный помповик.

– Нет, не попутал, – спокойно ответил Август, и в тот же момент в комнате раздались грохот, скрежет передёргиваемого затвора, ещё раз грохот и ещё раз лязг затвора, и ещё раз грохот. Так повторилось несколько раз, пока, наконец, в воздухе, мгновенно наполнившемся пороховой гарью, не повисла тягучая тишина, изредка прерываемая стоном откинутого к двери трясущегося в агонии Кондратьева. Двух других также откинуло, и они упали почти друг на друга, друг к другу лицом. Из-под этого живописного штабеля тел медленно вытекала кровь, широким потоком направлявшаяся к столу банкира. Сам же хозяин кабинета так и остался стоять у стола, как будто на него напал паралич, и только его выпученные глаза и судорожно облизывающий рот язык показывали, что он всё ещё жив. Из коридора раздались крики, зазвенел звонок, послышался топот ног. Золотов молча перешагнул через тела поверженных собирателей долгов, высунул ствол в дверь и, приподняв его к потолку, выстрелил. Это подействовало, крики и топот сразу утихли.