Роберт Сальваторе - Тысяча орков

Хотя учитывая степень разрушений, причиненных городу великанами, осадных орудий не требовалось вовсе.

Темный эльф радовался, видя множество дохлых орков и воргов, останки которых валялись повсюду, но такое большое количество трупов прямо у входов в подземные туннели, перед последней линией обороны, подсказывало, что исход сражения трагичен.

По крайней мере, некоторую надежду внушало то, что дроу не нашел в катакомбах мертвых тел, а значит, можно было надеяться, что друзья не убиты, но захвачены в плен.

И тут среди развалин нашелся знакомый, об одном роге, шлем.

Нагнувшись и едва собравшись с духом, чтобы не упасть, дроу прикоснулся к украшению чела Бренора Боевого Топора и бережно поднял его, перевернув в ладонях. Как же хотелось верить, что в ту ужасную ночь, когда он видел падение объятой пламенем башни, его обмануло зрение! Прежде эльф надеялся, что Бренору каким-то способом удалось скрыться и избежать гибели…

Преисполнившись сил, дроу огляделся и принялся разгребать груду обломков неподалеку от найденного шлема. И там, под тоннами камня, он нашел раздавленную ладонь — сухую, узловатую ладонь дворфа.

И дворф уверился, что нашел могилу Бренора.

Но не были ли там же похоронены Вульфгар и Реджис? Не была ли там же погребена и Кэтти-бри?

Тяжелым бременем легли на плечи Дзирта До'Урдена образы, что воцарились в его потрясенном сознании. Он вспомнил, как размышлял о том, насколько вольные странствия (пусть даже они будут стоить ему жизни, пусть даже они будут стоить жизни Кэтти-бри) лучше, чем безбедная, безопасная жизнь.

И какими же пустыми показались ему прежние мысли в столь ужасный миг!

Как ни странно, он подумал о Закнафейне, о семье и днях, проведенных в Мензоберранзане, о бедах, что сопровождали его в начале жизненного пути. Подумал он и об Эллифейн, о том, что попытался совершить для нее в ту судьбоносную, звездную ночь, и о том, как закончилась жизнь эльфийки.

Подумал он и о друзьях, многие из которых, без сомнения, оказались потеряны навсегда, которые почти наверняка погибли… и поразился бессмысленности всего. Ибо вся жизнь, с самых первых дней, проведенных с Закнафейном, с того мига, как он покинул Мензоберранзан, те дни, что он провел с Монтолио и с друзьями, к которым несказанно привязался в Долине Ледяного Ветра, — вся его жизнь была чередою впечатлений, порожденных доброй волей и неистребимой верой в лучшее. Он сражался за лучший мир, ибо верил, что созидание лучшего мира возможно и что он в силах улучшить мир. Разумеется, дроу никогда не тешил себя заблуждениями, будто бы в силах переменить целый мир или хотя бы его существенную часть, однако всегда считал, что сражаться за то, чтобы улучшить хотя бы свой крохотный мирок, — достойное дело.

И вот что стало с Эллифейн. С Бренором…

Дроу опустил взгляд на шлем и перевернул его в ладонях.

Вероятно, он утратил всех друзей.

Кроме одного, — понял дроу, лишь только к нему подкралась Гвенвивар.

Три дня спустя Дзирт До'Урден, усевшись на каменистом склоне горы, вслушивался в разнородный рев рогов, что трубили вокруг, и наблюдал за цепочками горящих факелов, протянувшихся почти что вдоль каждого горного перевала. И понял дроу, что все произошедшее — лишь начало. Собиралась орочья рать, к ней присоединялось немало гоблинов, но самое худшее, что орки заключили союз с невообразимым количеством снежных великанов.

То, что начиналось как набег на караван из Твердыни Фелбарр, привело к осаде двух поселений и оказалось угрозой для всякого, живущего на Севере. Наблюдая за приближением беды, Дзирт понял, что и Мифрил Халл оказался под угрозой.

Дзирт был уверен, что Мифрил Халл остался без предводителя.

Однако, в сущности, ни одно из мрачных откровений той темной ночи не затронуло ни ума, ни сердца Дзирта До'Урдена, сидящего на горном склоне, а когда дроу разглядел неподалеку костер, что развел отряд, отбившийся от основной армии мерзких тварей, то мысли его сосредоточились лишь на настоящем.

Темный эльф достал ониксовую статуэтку, призвал Гвенвивар, обнажил мечи и направился неспешной походкой к стоянке орков. Он шел не мигая, и на лице его не было вовсе никакого выражения.

Предстояло много работы…