Мервин Пик - Замок Горменгаст

Пламяммул наиболее строптивый из всей команды Призмкарпа, не подчинявшийся приказам, сидел как воплощение безмозглой, тупой раздражительности, было такое впечатление, что Шерсткот, сидевший спиной к Пламяммулу, находился в постоянной опасности – казалось, коллега вот-вот укусит его в шею своими лошадиными зубами или вышвырнет за борт. Далее сидел Срезоцвет; он был единственным из всех, кто никак не хотел признавать, что молчание – самое лучшее из возможных состояний. Для него болтовня была пищей, поддерживающей существование. Но теперь от бывшего, полного энтузиазма остряка осталась одна тень; Срезоцвет уныло глядел на широкую, мускулистую спину Пламяммула.

В лодке находилось еще только двое Профессоров – Осколлок и Усох. Очевидно, остальные плавали в других лодках, позаимствованных или сооруженным самостоятельно, а некоторые просто проигнорировали приказ Рощезвона и прятались по разным местам верхних этажей.

Осколлок и Усох, уныло гребущие своими квадратными шапочками, оказались ближе всех к приближающейся лодке. Усох, повернувшись и наклонившись над бортом, чтобы посмотреть, кого приветствует Призмкарп, нарушил чуткий баланс судна, и оно опасно накренилось на левый борт.

– Эй! Эй! – закричал Призмкарп с кормы. – Вы что, уважаемый, хотите перевернуть нас?

– Какую глупость вы говорите! – закричал в ответ Усох; его стареющее лицо покраснело – ему было очень неприятно, что его отчитали в присутствии всех остальных коллег. Он знал, что гребец из него некудышний и что ведет он себя неподобающим образом, но выкрикнул «Глупость!» еще раз.

– Давайте не будем, если не возражаете, это больше обсуждать, – заявил Призмкарп, и веки прикрыли его маленькие черные красноречивые глаза; при этом он слегка повернул голову, и на нижней части его лица под свиным пятачком заиграли бледные отражения пятнышек света, пляшущих на волнах, – Странно, я полагал, что после того, как вы подвергли опасности своих коллег, вы поймете свою ошибку и примете мое замечание к сведению, дабы более не повторить ее. Но нет, вам хочется оправдаться, как, впрочем, свойственно всем людям науки. Завтра вы и Срезоцвет поменяетесь местами.

– Вот еще! – вспыхнул Срезоцвет. – Мне вполне удобно и здесь!

Старший уже было собирался прочитать невежливому коллеге небольшую лекцию о бунте и его последствиях, но в это время с ними поравнялась лодка, в которой сидел Доктор Хламслив.

– Доброе утро, Доктор, – сказал Призмкарп.

Хламслив, успевший заснуть после того, как его в первый раз окликнул Профессор – он просто был не в состоянии удержать веки, и они закрывались сами по себе, – встрепенулся, тяжело приподнялся и устало посмотрел на проплывающее мимо профессорское судно.

– Кто-то что-то сказал? – воскликнул Хламслив в доблестной попытке изобразить шутливую веселость; однако он ощущал свинцовую тяжесть в членах, а голова, как ему казалось, была в огне, – Чу, слышу голос, несущийся над солеными водами океана! А, это вы! Клянусь всем, что необычно, это Призмкарп! Как поживаете, адмирал?

Но в тот момент, когда Доктор Хламслив одаривал профессорское судно одной из своих знаменитых улыбок – словно произвел залп зубами по всему борту, – санитар, не обращая внимания на Призмкарпа и его команду, сильно оттолкнувшись шестом от пола бальной залы, послал лодку вперед. Хламслив откинулся на свернутый матрас и закрыл глаза; Профессоры остались позади; санитар думал о том, что когда они доберутся до лазарета, он постарается убедить Доктора лечь поспать пару часов и забыть на время о пострадавших и несчастных, об умирающих и мертвых.

В свое время Ирма работала, не покладая рук, обустраивая дом. В это обустройство она вложила много сил, много раздумий и – по ее мнению – много вкуса. Тщательно была продумана цветовая гамма, и в комнатах не было ни единого цветового или какого-то другого диссонанса; здесь все было исполнено столь тонкого вкуса, что Рощезвон никогда не чувствовал себя уютно в собственном доме, который вызывал в нем чувство неполноценности; серо-голубые занавеси и голубино-серые ковры вызывали в нем отвращение, словно они были виноваты в том, что Ирма выбрала именно их. Но Ирма не обращала на это никакого внимания. Она считала, что он, будучи просто мужчиной, ничего не понимает в «художественных» делах. Она выразила себя как женщина в элегантной игре пастельных тонов. Ничего резкого, никаких цветовых столкновений – ибо нечему было сталкиваться, все шептало о спокойствии, безопасности, все было рафинировано до крайности. Но нагрянули варварские воды и разрушили плоды стольких усилий, разрушили все это средоточие рафинированного вкуса. Где все это теперь? Где? Как это вынести! Как это вынести! Только подумать, что все ее старания пошли насмарку из-за этого гадкого, отвратительного, бессмысленного, никому не нужного дождя, что этот идиотский, непотребный потоп уничтожил выпестованное ею создание вкуса и мысли!