Моррис Уильям: Лес за пределами мира

Сказав так, старейшина отправился по своим торговым делам, и ни слова не было больше ними сказано по этому поводу.

Когда на следующее утро Уолтер спустился к "Кэтрин", здесь его ждал шкипер Джеффри, встретивший его с почтением; пробурчав что-то ободряющее, он, как мог скоро, показал ему его каюту на борту судна и множество товаров, присланных его отцом и уже складированных на пристани. Уолтер в душе поблагодарил отца за его любовь, но торговые дела мало занимали его, и большую часть времени он с любопытством рассматривал гавань, суда, встающие под разгрузку или неторопливо направляющиеся с товарами к выходу из гавани, матросов и прочий люд, снующих тут и там: все это напоминало ему искусные изображения на гобеленах.

Затем, когда они вернулись обратно на "Кэтрин", он приметил парусник, на который прежде не обратил внимания, готовый к плаванию, и шлюпку возле него; мужчины, казавшиеся ему матросами и сидевшие в шлюпке, ждали, когда появится один или несколько пассажиров и будет отдан канат, чтобы налечь на весла.

Уолтер без всякого интереса рассматривал парусник, когда приметил — о чудо! — людей, проследовавших мимо него к трапу. Их было трое; первым шел карлик, с кожей темно-коричневого оттенка, уродливый, с длинными руками и большими ушами, с клыками, торчавшими, словно у дикого зверя. Он был одет в богатый костюм желтого шелка, был опоясан широким ремнем и сжимал в руках согнутый лук.

За ним шла девушка, юная, как казалось, неполных двадцати лет; прекрасное лицо, подобное цветку; серые глаза, темные волосы, полные красные губы, хрупкое нежное телосложение. Ее наряд был прост: короткое, облегающее зеленое платье, так что было видно железное кольцо на правой лодыжке.

Последней шла леди, высокая и статная, с таким сияющим красотой лицом и в таких богатых одеждах, что трудно было предположить, кто она такая, ибо не каждый взгляд мог выдержать созерцание подобной красоты; сыны Адама, оказавшиеся неподалеку от нее, устремляли на нее пристальный взгляд, когда она проходила мимо, отводили взор в сторону и снова искали ее глазами. Уолтер не стал исключением; когда все трое проходили мимо него, ему показалось, что все прочие люди исчезли и они остались одни; он все смотрел и смотрел в ее сторону, чувствуя себя бесконечно одиноким. Они по трапу поднялись на корабль, он видел, как они шли по палубе, пока не оказались перед надстройкой в задней его части, вошли в нее и скрылись с глаз.

Он стоял и смотрел, пока снующий на пристани люд вновь не обрел отчетливых очертаний в его глазах; затем увидел, как канат был сброшен, крепкие матросы налегли на весла и шлюпка медленно повела большой корабль по направлению к выходу из гавани. Были выбраны шкоты и распущены паруса, сразу же наполнившиеся попутным ветром, и вот уже нос корабля рассек первую зеленую волну за пределами гавани. На мачте взвился флаг с изображением на зеленом поле грозного волка, поднявшегося на дыбы перед девушкой, и корабль двинулся в путь.

Некоторое время Уолтер стоял и смотрел в пустоту, образовавшуюся на том месте, где волны вкатывались в гавань, затем повернулся и отправился на "Кэтрин". Поначалу он намеревался расспросить капитана Джеффри, знает ли он что-нибудь об отплывшем корабле и его необычных пассажирах; но затем ему пришло на ум, что все виденное им сегодня не более, чем игра воображения, и что будет лучше об этом забыть. Он покинул берег и улочками направился к дому своего отца; и вот, когда до двери оставалось всего несколько шагов, ему вдруг показалось, что он снова видит странную троицу, спускающуюся вниз по улице: ужасный карлик, девушка и статная дама; но стоило ему остановиться, чтобы пропустить их, и взглянуть попристальнее — о, чудо! — перед ним ничего не было, кроме дома Золотого Бартоломью, в нескольких шагах от него трое ребятишек играли с собакой, да четверо или пятеро горожан мирно беседовали о своих делах. И он снова подумал о том, преследует ли его видение, или встреченные им на причале были людьми из плоти и крови, потомками Адама и Евы.

В раздумьях, вошел он в дом, нашел своего отца в его комнате, и завел с ним речь о своих делах; но то, за что он любил своего отца, и был благодарен ему — за мудрые и честные слова, — сейчас оставалось вне его разума, ибо он никак не мог избавиться от мыслей о трех странных пассажирах, постоянно возникавших перед его мысленным взором, словно бы изображенные на холсте лучшим портретистом. В особенности две женщины, две странные женщины, образы которых он никак не мог отогнать. Он твердил себе, что не может отдать предпочтение ни одной из них, ни девушке, ни величественной королеве, ни одна из них не выглядела в его глазах красивее другой; он желал снова увидеть их вместе, и он знал, что так будет.