Дмитрий Вернидуб - Корона Лесной феи

— Он недавно-с в лесу объявился, — кивали выдры, — сами слышали-с от хромого хорька. А теперь глазищами светит-с в хозяйском саду. Того и гляди-с, с-стащит что-нибудь. Мы-то знаем, точно-точно-с…

Выдры оказались на редкость прозорливы. Убедившись, что никого в доме нет, Грейзмогл послал Кривого Кида и Горшечника, приказав все обыскать и принести «проклятую корону». Сам Гуго остался в саду.

Нури и Фира подоспели как раз в тот момент, когда похитители с шумом выскочили из дома. Шипя и подвывая, они перекидывали диадему из рук в руки. Волшебная вещица раскалилась докрасна, сопротивляясь наглому воровству.

Бросив драгоценность к ногам посланника, подручные в ужасе попятились. Таким патрона они еще не видели. Лицо Грейзмогла исказил жуткий оскал, глаза горели словно угли, а сам он стал как будто выше ростом. Зарычав, Гуго выхватил меч, высоко подкинул диадему носком сапога и размахнулся, намереваясь ее разрубить.

В это время алебарда Нури ударила ему в руку. Грейзмогл еле устоял, но меч не выронил. В ответ он яростно атаковал Орбужа. Нури тоже был неуязвим, но сильно ослаб после ужасного взрыва, едва не стоившего ему жизни. К тому же гном стал чувствовать, что ему все труднее дышать: медальон невидимыми тисками сдавливал горло, замедляя движения и заставляя пропускать удары противника.

Подручные Гуго, трясясь от страха, стали на четвереньках подползать к диадеме. Еще немного, и… Но тут в бой вступила Сапфира. Она молнией метнулась к Горшечнику и укусила его за нос, а Кривому Киду залепила грязью единственный глаз.

Не разбирая дороги и жалобно подвывая, лишенные дара речи пациенты Четырбока бросились наутек. Обезьянка, гордая своей победой, прыгнула Грейзмоглу на закорки и повисла на цепи медальона. В пылу битвы разъяренный посланник, не глядя, схватил обезьянку за шиворот и рванул, пытаясь сбросить с себя.

Одно из звеньев золотой цепи не выдержало, и медальон Гуго скользнул на землю, прожигая в ней дымящуюся дыру. Грейзмогл с внезапно посеревшим и исказившимся от ужаса лицом как будто застыл, взирая на символ своего былого могущества. В этот момент Нури сорвал с шеи свой талисман и из последних сил метнул в Грейзмогла алебарду. Посланник упал замертво.

Нури тоже свалился бы, не поддержи его Тина. Она только что появилась, успев пустить пару молний вслед удирающим Грейзмогловым подручным.

Объяснений не понадобилось. Златовласка посмотрела на Нури, на лежащую в измятой траве диадему. Кулачки ее сжались до боли, а в голубых глазах появилась жесткая решимость.

— Ну, все…, - сжав зубы, решительно выдохнула она. — Пора наводить порядок!

От волн, стремительно пролетавших внизу, рябило в глазах. Олли спешил, работая крыльями без перерыва. Рядом летела собака. Глядя на нее, Виндибур чувствовал себя предателем и убийцей.

Болто еле поспевал за ними. Душа Хрюкла терзалась: «Как он может вот так решить все прекратить, не советуясь с нами?! Ведь это навсегда, этого никогда больше не будет: ни кораблей, ни волшебных переходов, ни чудесной быстрой еды, ни разящих молний, ничего! Даже этих крыльев не будет! Он что, не понимает? Он даже своего лучшего друга Репейника не спросил! А Совет Коалиции, как же Совет?»

Когда Болто понял, чего хочет Виндибур, весь мир в его глазах будто съежился, поблек, теряя краски. Страх оказаться с пустыми руками, после того как ты обладал всем, заставлял бунтовать каждый фибр души. Хрюкл пытался протестовать, доказывать, уговаривать, но все напрасно. Оставалось только следовать за непреклонным Громовержцем, готовясь к худшему и все же надеясь на чудо.

Папашу Уткинса долго искать не пришлось. Лиловый тесть с внушительным прутиком в правой руке и мечом в левой бодро прочесывал один из переулков около площади. Перед ним бежала небольшая отара напоминавших крыс хойбов-кроителей. «Я вам покажу справедливое распределение! — приговаривал гроза огородных вредителей. — Вы у меня быстро морковь от тыквы отличать научитесь, бездельники! А пока посидите в погребе, да подумайте о своем поведении!»

Загоняя очередную партию в подходящую темницу, Уткинс ставил на стене порядковый номер и шел дальше. Он отчего-то был уверен, что когда закончатся уменьшенные хойбы, тогда найдется и Лило.

— Обманул старика, паршивец, утек из-под носа! — запричитал папаша Уткинс, увидев зятя. — О, го-о-о-ре мне, нерасторопному! Что мы скажем Тине?

«Тина… Она-то как раз должна меня понять. А вот другие…» — Олли почувствовал себя совсем худо. Ему представилось, сколько всего он должен будет сказать своим землякам, сколько дать объяснений и представить неоспоримых доказательств, оправдывая свое бесповоротное решение…