Игорь Носовский: Ясеневое поле

Сам Худой квартал расположился в юго-восточной части города и занимал совершенно небольшую его часть. Центральной веной его пронизывала улица Поперечная, а параллельно к ней с двух сторон проходили Побочная первая и Побочная вторая, соединяемые многочисленными переулками. В самом дальнем углу квартала расположился трактир Дивный Пивень с небольшим постоялым двором и конюшней на четыре лошади. Трактир примыкал к городской стене, высотой в тридцать футов и был покрыт серой облупившейся известкой. По стенам полз полумертвый плющ, опутывая балкончики с чугунными прутьями, а изнутри доносились крики и галдеж.

Фарух прошел под своды Дивного Пивня, оказавшись в светлом помещении, пропахшем кислым вином и потом. Люстры покачивались в такт телодвижениям, которые совершали гости, проживающие в комнате над трактиром. Один из постояльцев, слепой старик в обносках, мирно посапывал на подоконнике, скрутившись калачиком. Рядом за столом горланили пьяные монахи в темно-коричневых робах — послушники Ордена Его Дети, кроткие в храмах, буйные на воле, где Единый по их мнению не видит всех прегрешений. Еще немного и они уединятся в комнатах с какими ни будь продажными девками, сидящими за столами напротив. Еще один стол занимали приезжие мелкие торговцы. Они тихо о чем-то перешептывались, потягивали эль и не решались в открытую глазеть на полуголых девиц. Стол у лестницы, ведущей к гостевым комнатам, был занят целой толпой крестьян. На всех у них был один бочонок пива, они пели песни о весне, о благоденствии и о снисхождении Единого. Некоторые из них шептались, и среди всего этого гула Фарух услышал лишь одну фразу: «Проклятый жирный деспот. Скоро ему воздастся».

Бард проследовал к стойке, где крутился привратник, его жена и две молодых дочки. Худой сморщенный мужчинка лет сорока пяти недоверчиво оглядел Фаруха, выказывая своим взглядом все то призрение, какого достойны полукровки в центральных землях Продола. Он вытер руки о жирный фартук и пробормотал:

— Свободных столов нет, комнат тоже. Могу налить пива или чего покрепче.

Бард почесал затылок и проговорил:

— От пива не откажусь, — пожал он плечами. — Но я не гулять сюда приехал.

— Попрошайка что ль? — нахмурив брови, спросил мужик. — Тогда проваливай ко всем темным демонам! У меня тут и так полно прохвостов навроде тебя.

— Я — бард, — гордо проговорил Фарух, вкладывая в свои слова столько значимости, будто бы добрых бардов не было здесь вот уже с десяток лет. — И я вижу, что у вас тут мрачно как в могиле. Я могу задать веселья этой дыре.

— Ты кем себя возомнил, полукровка? — разъяренно зарычал привратник. — Я владею этим трактиром уже двадцать лет, и бродячих певцов здесь отродясь не было.

— Сочувствую, — пожал плечами бард. — Но мои услуги стоят недорого — сытный обед и крыша над головой ночью, вот все что мне нужно. Девки сами ко мне липнут, так что с этим проблем не будет.

В ответ на это привратник расхохотался так, что добрая половина трактира не преминула обратить к нему свои взоры. Его плечи судорожно сотрясались, и короткая борода с проседью покрылась слюной. Фарух молча наблюдал за смеющимся, и терпеливо ожидал, когда закончится его припадок. В один момент привратник резко замолчал и, достав из-за стойки небольшой однозарядный самострел, направил его на барда. У Фаруха в одночасье подкосились ноги. Он почувствовал как побелел от страха и нижняя челюсть его затряслась.

— Проваливай отсюда, мерзкий полукровка, — с какой-то невероятной злобой прошипел привратник. — Или я всажу болт тебе в грудь, так и будет, видит Единый.

— Папа! — раздался тихий голосок, который показался Фаруху на фоне всего этого беспорядка глотком свежего воздуха. — Прошу тебя, позволь этому молодому человеку играть у нас. Гостям нравится музыка, я это наверно знаю. Ведь мы ничего не теряем.

Бард сглотнул, глядя, как опускается хозяйски самострел. На какой-то миг в сердце его возникла надежда, и он не поверил — не убьют, да еще и дадут поиграть. Что за удача.

Трактирщик смерил дочь отеческим взглядом и спрятал самострел за стойку.

— Можешь сыграть сегодня у нас, — недовольно процедил он. — Но с каждых десяти твоих медяков я получу три и еще пять за комнату на мансарде.

— По рукам, — довольно проговорил Фарух и, сделав шаг вперед, — протянул свою руку привратнику.

— Можешь не набиваться мне в друзья, полукровка, — фыркнул он и скривился, как будто руку ему тянул чумной больной. — Скажи спасибо Анли, если бы не моя любовь к ней, гнить тебе на заднем дворе моего трактира.