Вероника Мелан - Ассасин

— Красота! Кто бы думал, что где-то на свете есть такое место.

— И не говори. — Я лежала на животе, впечатавшись щекой в одеяло, и сквозь полуприкрытые веки лениво созерцала жесткую ткань сумки, собственные шлепки и покачивающуюся позади них траву. Пекло спину, пекло ноги, от ласковой жары млела душа.

— Жаль, что Рен не остался, да?

— Он не мог.

— Да, я помню, работает. Но все равно он молодец — согласился отпустить тебя, довез нас и вообще…

В этом «вообще» крылось куда больше, нежели обычная благодарность, — в нем крылся неслышный вздох, мечта, кружение фантазии. Я не ошиблась.

— Вот бывает же так: остановится машина, а там мужчина мечты…

«Ну-ну, одно время он мне мужчиной мечты не казался. Если только на вид».

— …и в бухту тебя привез, и любил, и защищал потом…

— И в Корпус сдал.

Я это добавила беззлобно и даже не ворчливо, что было — то прошло. Мы все ошибаемся.

— Ну это ведь не он сдал, а тот, как его… Дрейк. Знаешь, мне не верится, что всего два с половиной месяца прошло, Элли. Два месяца, фигня какая, да? А кажется, еще совсем недавно мы вызывали тебе сенсора, ты ездила в Минбург, собиралась умирать.

— Найдешь, что вспомнить…

— Да я не об этом. Лучше расскажи мне еще раз!

— О чем?

— О том вечере, когда вы познакомились. Как это было? Как он привез тебя в бухту? Расскажи про утро — все-все впечатления, хочу еще раз послушать.

— Вот утро мне запомнилось не меньше ночи, это точно.

— Почему?

— Да все из-за того камня в вазочке, который я пыталась стащить.

— Да, что-то припоминаю, ты говорила.

— Ага, они самые. Интересная с ними оказалась связана история, между прочим…

— Расскажешь?

— Расскажу. — Я перевернулась, приподнялась на локтях и, жмурясь, посмотрела на пруд. — Только сначала давай искупаемся.

Двадцать минут спустя мы, покрытые бриллиантами-капельками воды, вернулись обратно на одеяло. Пруд оказался теплым, просто парным. Блестела на коже влага, блестели от радости наши глаза, стекали с бретелек капли, волосы были мокрые — хоть отжимай.

Улеглись, достали из рюкзака бутылку с морсом, и я принялась говорить.

Сколько раз одну и ту же историю может рассказывать влюбленная женщина, особенно если это история знакомства с самым лучшим мужчиной в мире? Бесконечно. Я серьезно. И всякий раз она будет припоминать все новые детали, все больше впечатлений и собственных мыслей, все больше украшать, дополнять — и все правдиво!

— Вот что меня толкнуло в ту ночь идти через пустые кварталы? Это все вино, а ты же знаешь, я обычно не пью… А они там! Еще ведь думала — надо бежать, а толку-то? Куда только все мозги делись?

— А он тебя сразу заметил?

— Не знаю, не уверена. Нет, не думаю, я же была в тени…

— Но он ведь профессионал?

— Ага. Тогда, может, и заметил — он так и не признался.

Вопросы «А он?», «А ты?» длились бесконечно — Лайза была жадным слушателем. Не знаю, что именно ей нравилось в этой истории больше всего, но слушать ее она была готова так же часто, как я рассказывать. Кружил голову брутальный главный герой? Вряд ли. Удивляло мое поведение? Нет, она всегда была за меня горой. Скорее, ее восхищал сам факт того, что такие диковинные истории случаются на самом деле. Не описаны в книжке, не показаны в фильме, а происходят по-настоящему, причем со знакомыми людьми. Думаю, это давало ей силы верить в грядущие чудеса в собственной жизни. Нет, Лайза никогда не числилась в дурнушках, наоборот, она настоящая красавица — длинноволосая брюнетка, загорелая, синеглазая, стройная и притом фигуристая, — но вот «тот самый» ей пока так и не встретился.

А рассказ тем временем продолжался.

— Я бы и не посмотрела на те камни, знаешь? Ну, камни и камни, пусть даже с символами. Просто Рен в то утро ясно дал понять, что новых встреч не будет. Я к нему и так, и эдак, и спросила про Антеру, и про пляж — кому принадлежит?.. В общем, по его ответам стало ясно, что останутся мне только воспоминания и то, что унесу с собой. Вот я и решила унести один из этих камешков…

— А он не позволил!

— Какое там! Когда спросил «Что у тебя в руке?» — как вообще заметил? — так у меня чуть все в плавки не осыпалось.

— Которых на тебе не было!

— Не-а.

Лайза вертелась на одеяле, подставляя солнцу то один бок, то другой, жевала бутерброд и хихикала.

— Догнал, навалился сверху и отобрал же, блин! Знаешь, ради того, чтобы почувствовать на себе его вес, я готова была что угодно спереть — по мне, лежал бы он сверху и лежал…