Татьяна Мудрая - Рыцарь Незадача

Затрубили фанфары или ещё что.

— На втором сигнале пригибайтесь к седлу, — зычно крикнул герольд. — На третьем — съезжайтесь.

Ещё одна трель, хлёсткая, будто выстрел стартового пистолета. Я буквально лёг на седло, упершись в стремена, и прижал шпагу локтем. Ещё. Мой жеребец переливисто гикнул и во весь мах пошёл навстречу противнику.

Страшно. Меня учили такому прежде, да и тренировался без устали, но всё равно…

Разинутые пасти с саженными зубищами. Глаза в глаза, грудь в грудь. От толчка я теряю стремена и лечу вперёд головой на жёсткую траву.

Поднимаюсь, ворочаясь и скользя коленками по грязи. О радость — мой противник тоже. Поменяли солнце, как говорится. Оборотились, перевернулись, слава богам, не в волков. По-прежнему люди. Мечи и кинжалы наголо, жеребцы, бросив седоков и став на дыбы, грызутся и пинают друг друга пудовыми копытами, храпят и брызгают пеной из пастей. Рады повыставляться, как говорят в здешних краях.

Айн — и мы обнажили клинки. Цвай — скрестили их, синхронно, как жонглёры в пьесе. Драй.

В этих краях о фехтовании понятия не имеют — раз, снег скользит, Америки не открыли — клеить на обувь каучук не додумались — другой, лихорадочно думал я, отбивая нападение за нападением, у меня два, нет, три преимущества перед этим зверем. Ибо товарищи за дальними небесами держат за меня большие пальцы в кулаке.

Крики болельщ… о, зрителей поединка куда-то ушли, отдалились, ржание тоже проходит как через толстый слой хлопчатой бумаги. Я парирую, не время нападать. Дразни и лови, хитри, пока в силах. Пока глаза цвета медной яри блестят из-под стального козырька.

Наконец мне удаётся подманить Белого Волка, не соблазняйся лёгкостью этого, нет времени думать иначе как действием…

Я ударяю, он отвечает, остриё попадает в мельницу моей гарды.

Валится ничком, шерстистой спиной кверху. Не мех — суконный кафтан.

Сырая луговина с чего-то гудит как бронзовый гонг.

Его меч цел, но летит в сторону, моя Маргрет против его гляделок — не вывернуться.

Кинжалы. Я забыл…

Ничтожный муравьишка, хрупкий мышонок рвётся в бой против слона. Волчий клинок в руке Гвен, у моей груди, против горла.

— Так нечестно! — кричит она. — Ты схитрил — выманил штурм и не взялся за нож! Длинное против долгого, краткое против короткого!

— Отвали, девчонка, я и сам пока силён, — бормочет Волк, кое-как поднимаясь на четвереньки.

Штурм — имя меча, догадываюсь второпях. «Буря».

Теперь он у Гвен, и девка обрушивает на меня всю мою науку без изъятий.

До последней капли.

Меч в моей руке носит имя урагана. В пару к тому, другому.

Куда уж дальше, откуда уж дальше прийти…

К тройному разветвлению путей. Да.

Не Вайсенвульф выбирал мою дорогу — но, может статься, он тоже? Уговорную плату ведь взял.

Наши с ним кони дерутся из-за кобылки. Двуногой. Как и мы сами.

Дрались.

Помещение с котлом — можно сказать, янычарским — не корчма. Место сбора воинского братства. Где принимают новичков и уславливаются об испытании.

Испытали.

Обоих.

Ибо мой несравненный, мой избранный, мой искуснейший клинок ожил — и тотчас пал наземь от прямого удара. Отбился от рук.

Незадачливых. Поистине я Рыцарь Незадача, которому ничто не идёт на пользу, хоть ты его носом в это самое ткни.

Белый Вервольф стоит — чуть сгорбившись — с мизерикордом в правой руке и Бурей Клинков у левого бока. Буря — это уже не меч, а сама Гвен, которая меня обезоружила и теперь рыдает, уткнувшись носом в отца своей победы. Слёзы размазаны по доспехам, Штурм поник и мотается хвостом по раскисшему снегу.

— И чего боялась? — говорит он. — Одолела ведь? Вызволила? Всё ладно, всему научиться можешь. Беру под моё начало.

— Ло… Лошадок кушать боязно.

— Да в моей дружине людей половина на половину, и все верховые. Иначе за нами не угонятся. А в Волчихи тебе пока рано. Вот его, Ланса этого, хомутай, коли уж дался. Пускай к своим утехам приобщает.

— А потом?

— Ну, годика через три, когда созреешь и если карта ляжет, — станешь моей женой-соратницей. Третьей по счёту. Эх…

— Вот тогда я своё новое блюдо о тебя и расколю — на счастье. Да?

— Ну разумеется. Бедные мои седины!

Подходят секунданты — не кони, ликантропы. Заламывают руки, стаскивают шлем, надевают мне на шею кожаное кольцо, вдвое тоньше Волкова. Теперь я раб-обручник этой соплюхи.