Роберт Сальваторе - Компаньоны

Они мертвы, все трое, и Пуэнт наверняка тоже погиб в Гаунтлгриме.

— Он с Морадином, — сказал Бренор скорее себе, чем остальным. — В Доме Дворфов. Должен быть.

Он поднял взгляд на двоих друзей.

— Почему я не там?

Реджис улыбнулся утешающе, почти сочувственно, укрепляя Бренора в его страхах. Вульфгар, однако, смотрел уже не на него, а скорее ему за спину. Но выражение его лица все равно привлекло внимание Бренора, ибо было исполнено теплоты и восхищения, и когда дворф перевел взгляд на Реджиса, то увидел, что дружеская ухмылка хафлинга перешла в радостную улыбку, и Реджис тоже глядел куда-то мимо Бренора и указывал ему на что-то за его спиной.

Лишь тогда дворф услышал музыку, тихо, плавно и естественно зазвучавшую вокруг.

Бренор медленно обернулся, его взгляд скользнул по тихому озерцу и дальше, через небольшую поляну к опушке леса.

Там танцевала она, его любимая дочь, в пышном белом платье со множеством складок и прелестных кружев и черной накидке, повторяющей каждый ее поворот, словно некая живая тень, темное продолжение ее легчайших шагов.

— О боги! — пробормотал дворф, ошеломленный впервые за всю свою долгую жизнь. Теперь, когда этой долгой жизни больше не было, Бренор Боевой Топор упал на колени, уронил лицо в ладони и зарыдал. И это были слезы радости за такую награду.

***

Кэтти-бри не пела.

Точнее, пела неосознанно.

Слова были придуманы не ею. Мелодия песни текла сквозь нее, но не подчинялась ей, и гармонию музыки леса, разлитую в воздухе и дополнявшую песню, сотворила тоже не она.

Потому что Кэтти-бри не пела.

Она училась.

Ибо слова эти были песней Миликки, озвучивавшей гармонию этого места, Ируладуна, дара богини. И хотя Кэтти-бри, Реджис, Вульфгар, а теперь и Бренор попали в этот странный рай, в первую очередь Ируладун был даром Дзирту До’Урдену.

Теперь Кэтти-бри поняла это. Подобно Пряже магии, которую она изучала, будучи подающим надежды магом, узор владений Миликки становился ей все понятнее. Это был цикл жизни и смерти, осеннего увядания и весеннего обновления.

Ируладун — это весна.

Посредством слов песни Кэтти-бри творила заклинание, не сознавая этого. Она пошла навстречу трем своим друзьям, ступая по водам озера. Когда она грациозно парила над водой, чтобы приблизиться к остальным, ее песня стала понятна для них — не только музыка леса, но и необычные слова, произносимые на многих языках, новых и древних:

Старое вновь станет новым,

Когда будет заново соткана Магия,

И Тени отступят,

И герои богов воскреснут, Чтобы снова прийти на Фаэрун.

Построенное можно разрушить,

Но и разрушенное можно построить заново.

В этом загадка, В этом надежда,

В этом обещание.

Женщина закрыла глаза и глубоко вздохнула, успокаиваясь, умолкнув впервые с того момента, как они с Реджисом попали в это место. Для них прошел не один десяток дней, а за пределами Ируладуна, в мире Торила, где порой появлялся волшебный лес, — почти целое столетие.

— Девочка моя!.. — выдохнул Бренор, когда она снова открыла глаза, чтобы взглянуть на новых гостей леса.

Кэтти-бри улыбнулась, потом кинулась к нему и сжала в объятиях. Реджис присоединился к ним, напрыгнув сверху, поскольку немало дней провел здесь в безуспешной погоне за поющей женщиной. Трое оторвались друг от друга и оглянулись на Вульфгара, на чьем лице отражалось смятение.

Варвар пробыл здесь всего три дня по времени Ируладуна и понимал, где очутился, не больше Бренора — и даже Реджиса, приятно проводившего многие часы, сидя у озера, лелея свой маленький садик и занимаясь резьбой по кости форели, которая всегда была под рукой.

— Наконец-то ты перестала петь... — начал было хафлинг, но Бренор перебил его.

— Ах, моя девочка! — произнес он, проведя сильной рукой — сильной, молодой рукой, отметил он, — по прелестному лицу Кэтти-бри. — Столько лет прошло. Ты никогда не покидала моего сердца, и, куда бы я ни шел, дороги мои были пусты без тебя!

Кэтти-бри накрыла его ладонь своей.

— Прости меня за боль, — шепнула она.

— Я точно сошел с ума! — прорычал вдруг Вульфгар.

И все снова повернулись к нему.

— Я был на охоте, — прошептал варвар, обращаясь в большей степени к себе, чем к остальным, и принялся мерить землю широкими шагами. — Старик... — Он умолк и повернулся к остальным, разведя руками. — Старик! — упрямо повторил он. — Человек, чьи дети, даже внуки выглядят старше, чем я теперь! Как меня исцеляли, я не знаю. Проклятие это или благословение?