Ирина Котова - Королевская кровь. Книга вторая

Сила возвращалась, я чувствовала ее пульсацию в крови. Чувствовала, где находятся сестры, далеко-далеко ощущала Ангелину, и она была спокойна. Чувствовала, как плохо сейчас Василине. Как пространство вокруг меня наполнено болью и спокойной деловитостью. Мир становился ярче, хоть я лежала с закрытыми глазами.

Так, наверное, чувствует себя глухой, когда начинает слышать, или слепой, впервые увидевший очертания предметов.

Открыла глаза и села на койке. Голова не кружилась, наоборот, тело словно парило, покалывало, будто его накачали энергетиками.

Я все еще была в своем красном платье, но без перчаток — в кисти торчала игла капельницы, на локте видны были следы от уколов. И босиком.

Поискала взглядом туфли — их не было. Перекрыла капельницу, вытащила катетер.

И как была, босая, вышла в коридор.

Мариан, от которого волнами шла ослепляющая душевная боль, как будто его корчило и разрывало внутри от тоски, спокойно разговаривал с царицей Талией. Значит, не привиделось, она и правда приходила. Повернулся ко мне, улыбнулся одними губами, потом обеспокоенно вгляделся в меня.

— Сильная девочка, — одобрительно сказала царица, и я явственно услышала в ее голосе божественный шум моря.

— Я вас слышала, — произнесла я сиплым, надорванным голосом.

— Я всего лишь чуть-чуть помогла, — улыбнулась Талия, посмотрела на меня — как погладила. — Эйфория и восприимчивость скоро пройдут, и ты вернешься в норму.

Она, помедлив, чуть коснулась руки Мариана, и я почти увидела, как его страшная боль уходит в нее, шипя и испаряясь, как вода на раскаленной сковородке.

— Где Кембритч? — спросила я, хотя, кажется, чувствовала, где.

— В операционной, — ответил Байдек, отстраняясь от царицы, безмятежно глядевшей на него. Словно не хотел избавления от своей неподъемной тоски. — Марина, ты очень бледная. Тебе лучше вернуться в палату.

Но я уже шагала по холодному полу дальше, и платье без каблуков шелестело по плитке, как шепот совершенно неважных воспоминаний и обид.

Подошла к стеклу операционной. Хирурги и медсестры суетились, готовясь к операции, набирал свое средство анестезиолог, держали светящиеся нити виталисты, и бледный, собранный Луциус Инландер стоял у изголовья операционного стола, прикрыв глаза и положив руки на виски лежащего Люка.

Я будто воочию увидела, как вокруг них обоих пульсирует кокон из перламутровой, сияюще-белой энергии жизни, пытаясь победить, затянуть черноту, истекающую из тела Люка, и откуда-то четко знала, что не будь Луциуса, Кембритч был бы уже мертв. Словно в ответ на мои мысли Инландер открыл глаза, повернул голову, вопросительно посмотрел на меня. Сознания осторожно коснулись невидимые чуткие пальцы, и я сморщила нос — от этой щекотки захотелось чихать. А Инландер уже что-то говорил хирургу, и тот, оглянувшись, отвечал резко. Естественно, кто же потерпит постороннего в операционной.

Я открыла дверь и вошла внутрь.

— При ранениях в живот запрещено давать пить и есть, — доктор почти кричал. — Вы его убьете!

— Он уже и так на грани, — высокомерно и нервно ответил король Инляндии. — Я ввел его в стазис, максимально замедлил распространение яда и кровотечение. Организм сейчас нежизнеспособен, мы с коллегами искусственно поддерживаем в нем жизнь. Но есть предел — из-за раны. Вы не сможете оперировать в стазисе, не будут работать аппараты искусственной вентиляции легких, кровоотвода. А если не удалить яд, и вытащить из стазиса, то он и тридцати секунд не протянет.

Я смотрела на Люка. Близкая смерть обычно уродует человека, а он выглядел расслабленным и почти счастливым.

— Под вашу ответственность, — проворчал хирург. От него исходили раздражение и досада.

— Как он сможет пить? — спросила я, протирая руки спиртом.

— Я…могу заставить, — неохотно ответил Инландер. Профессиональные секреты, видимо.

Полоснула скальпелем по венам, сжала зубы — больно было до слез. Кровь потекла потоком, густая, темная, и я быстро, чтобы не смотреть, прижала руку к губам Люка.

Зашептал что-то Луциус, запульсировал перламутровый кокон, и человек, ставший моим наваждением, стал послушно, как кукла, глотать. Кровь текла по его лицу, капала на покрытый стерильной простыней операционный стол, Луциус шептал, врачи настороженно молчали, жужжали приборы, а я смотрела на него и думала, что что бы между нами ни было в прошлом, и пусть будущее почти невозможно — я бы никогда его не простила, если б он умер.