Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам

— Старейшина богов не ты, а Род-Белбог. Но и он не может отменить то, что все боги решили, — добавил Святомысл.

Неожиданно стена пещеры разошлась, и на выступе рядом с Велесом появилась молодая темноволосая женщина с бледным лицом, в белой сорочке и красном плаще. Милана с Мирославой радостно переглянулись. Это они, не надеясь на мужчин и их богов, воззвали к своим богиням.

— В чём дело, прадедушка? Отпусти наших воинов. Или мне с мамой Ладой их отсюда выводить? — сказала Морана.

— Да уж ты и без мамы кого угодно из самой преисподней выведешь... или заведёшь туда. Куда уж мне против вас и ваших избранников... Спасибо, напомнили старику его место, — сгорбившись, махнул рукой Велес. — Я, может быть, только проучить малость хотел храброе этих непобедимых. Чтобы ни у кого жизнь зря не отбирали, даже если за это славить будут. Сгубили бы слуг моих, а потом — потоп. Кого бы тогда люди кляли? Ну конечно, старого Велеса. А славили бы воителей ваших, что пришли, всё перевернули и дальше пошли.

— Все у тебя, прадедушка, виноваты, кроме тебя самого, — вздохнула Морана. — И помощи ни у кого не попросишь. Змей твой совсем от рук отбился, а ты ни Перуна не позовёшь, ни Ярилу. А люди потом тебя поминают наравне с чертями и змеями.

— И что за мир мои дети создали: без драки порядок не наведёшь, — проворчал Велес. Потом, распрямившись и снова приняв величественный вид, обратился к росам: — Ну вот что, воины правнуков моих! Выпущу я вас, так и быть. Только Сыроежку моего не трогайте. А змея одолейте без оружия и без чар. А не хватит на такое ума — уходите с Велесницы без подвигов.

Вышата с простоватым видом потёр затылок, потом обратился к Хилиарху:

— Вот задача-то! Не для великого волхва. Может быть, ты, хитрейший из эллинов, что-нибудь придумаешь?

— Пока выйдем наверх, непременно придумаю. Хотя напрягать мысль для решения столь низменных задач многие считают недостойным философа, — насмешливо ответил грек.

Змей был стар, но ещё силён и прожорлив. Зубы стали совсем плохи, поэтому крупную дичь — быков, оленей, взрослых людей — он грыз, а мелкую — телят, овец, детей — глотал целиком. Людей в доспехах он предпочитал вовсе не трогать, чтобы не сломать последние зубы о панцири. Но сегодня большая толпа их несколько раз подступала к его пещере, пускала стрелы, кричала, дразнила копьями. Сыроед один раз загнал их под землю, а потом куда-то запропастился. Вот зануда, хуже старика Велеса, всё твердит: «Гляди, придут люди целой ратью отплатить тебе за людоедство, не стану тебя спасать».

Змей с неохотой выбрался из логова, погнал прочь надоедливых людишек. Настичь ни одного конного он уже не мог, зато вознаградил себя за ратные труды несколькими телячьими и бараньими тушами, брошенными людьми. Проглотил туши, улёгся переваривать и... света невзвидел от боли в животе. Откуда ему было знать, что коварный чернявый человечек додумался начинить солью шкуры баранов и телят? А соль нашёл на купеческом возу, хозяев которого змей сожрал вместе с волами неделю назад. Истошно воя и ревя, чудовище доползло до Вороны и стало втягивать в себя тёмную грязную воду столь жадно, что лопнули внутренности. Тушу змея люди обложили дровами и сожгли, а кости сбросили в Ворону. В истоках вновь пробившейся Велесницы жрец Велегор устроил капище Велеса, и весь край ходил туда молиться о даровании плодов земных и избавлении от засухи. Служитель бога злыми чарами не баловался, хорошо ладил с верховным жрецом Богитским Святомыслом и звенигородскими жрецами и даже упросил Ясеня вырезать для капища фигуры Велеса, Сыроеда и змея.

Наутро после победы над змеем на Ворону прибыл отряд Ратши, выросший вдвое за счёт рабов, освобождённых в Калуше. Борянин с удивлением рассказывал Ардагасту:

— Прискакали мы туда, а биться-то не с кем. Налетели раньше нас на солеварни гуцулы, языгов перебили, невольников вызволили, соль пограбили, а только нас завидели — скрылись.

— Что это за гуцулы такие?

— По-дакийски это значит «разбойники». В Карпатах мало кто живёт: немного словен, немного даков, немного волохов. Скотину пасут, охотятся. Никого над ними в той глуши нет — ни царя, ни князя, ни рода-племени. И бегут к ним, кто царём или старейшиной обижен. Весной и летом, когда в лесу легче прятаться, собираются в разбойные дружины и озоруют: то купцов ограбят, то старейшину или царского дружинника прямо в селе. А вот с языгами-пёсиголовцами не ладят: всегда у них невольников отбивают. И у себя рабов вовсе не держат. А за главного воеводу у них какой-то Яснозор. Одно слово — разбойные люди, своевольные. Но — храбрые.