Девид Мэйсон - Башня Медузы

Йанак не ответил на стук, и они открыли дверь, не дождавшись приглашения. Морское чудище, корчась и стеная, металось по кровати; смятое покрывало было сброшено на пол.

— Йанак! — Джен бросился к нему. — Йанак! Что случилось??

Тот не ответил, только, застонав, повернулся на бок и, сжав лапой одежду на груди, разорвал её. Вдруг Джен понял, что его насторожило в самый первый момент, когда они с Сиварой только вошли в каюту, — запах гниющих цветов! Запах вираса!

— Мы же убрали фроаровскую склянку! Где… где он мог найти!

— Йанак! Что здесь произошло? Кто дал тебе эту гадость! — Джен приподнял голову чудища, потряс его за плечи.

Йанак попытался улыбнуться, но быстро обмяк, и Джен снова уложил круглую голову на подушки.

— Один из слуг… — Голос мага звучал тихо и печально. — Я был так счастлив! Мне даже показалось, что я начинаю им нравиться. Слуга вошёл и сказал, что принёс мне что-то вкусненькое. У меня просто слюнки потекли, это было маленькое пирожное, пропитанное зелёным сиропом. Конечно же, я его сразу съел! И мне стало плохо! Что-то внутри меня хотело заснуть, но я сопротивлялся, боясь, что если усну, то никогда не проснусь. — Его взор затуманился, глаза закатились, прикрывшись полупрозрачными веками, голова завалилась, он задремал.

Джен скрипнул зубами:

— К счастью, он бессмертен.

— Насколько бессмертен? Не может быть, чтобы он был защищён от всего. Сталь, мне кажется, убьёт его. А вирас? Всего одной капли достаточно, он же съел целиком пропитанное им пирожное… Может оказаться, что этого вполне хватит. Теперь остаётся рассчитывать только на помощь Орчера… — Она скрестила руки на груди. — Джен, я боюсь! Мой бедный народ! Джен молча прижал её к себе.

— Кто бы мог отравить Йанака? Неужели наши люди так ненадёжны, что их точку зрения можно изменить буквально шёпотом? Если бы Йанак мог опять загипнотизировать Фроара! Это бы положило конец его козням! Мне кажется, оставить Фроара в живых — не самое мудрое решение. Как заложник, он не представляет для нас ценности. Может, лучше убить его? Я это сделаю. И с радостью! Бедный Каспель! — Она вдруг стала похожа на зверя, жаждущего крови. Джен невольно отпрянул от неё.

— Тебе это не нравится? Ты этого боишься! Ладно, не беспокойся! Тебе и не придётся убивать Фроара. Я сама убью его! И с большим удовольствием!

Джен взял её за руки:

— Но я не могу просто подойти и убить человека. Тем более такого, как этот. Другое дело, если бы это случилось в бою.

— А гибель Каспеля? А Йанак? Как ты думаешь, ты им ничего не должен? Ведь именно Каспель приказал тебя спасти. — Она резко высвободилась из его объятий.

Йанак повернулся и, тихо застонав, приоткрыл глаза. Его тело передёрнуло судорогой, клешни бессильно хватали воздух.

— Откуда я мог знать, — прошептал он, — что ему нельзя доверять? Живя один на острове, я совсем отвык от таких вещей. — Он беспомощно уронил лапы и снова отключился.

Сивара сурово взглянула на Джена:

— Кстати, Фроар и тебя пытался отравить…

— Да, Сивара, я помню, — поднял голову Джен. — Однако просто подойти к Фроару и убить его я не могу, да, полагаю, и ты тоже не смогла бы, разве не так? Он должен пройти какое-то испытание, и всё Должно произойти своим, особенным путём.

— Удивляюсь, за что я люблю тебя. Если бы я решила лишить его жизни, вряд ли меня кто-нибудь смог бы остановить. Даже ты. А об этом испытании я позабочусь прямо сейчас. Зачем откладывать до Наниха? Разве я не имею права судить Фроара? Какой мне прок от его злодейств? А ты ещё говоришь о каком-то «испытании». — Принцесса по-прежнему напоминала зверя, опьянённого запахом крови.

— А теперь я сомневаюсь в том, что люблю тебя, — резко сказал Джен. — По-моему, я просто сглупил, отказавшись от предложения Орчера отправиться обратно в свой мир.

Она застыла подобно статуе, и бесполезные слова как осенние листья падали к её ногам. Могли ли они тронуть её? И всё-таки Джен вдруг заметил, что глаза принцессы полны слёз, губы дрожат, а в выражении лица появилось что-то человеческое.

— Прости меня. — Она протянула руку. — Я всё время забываю, что ты из другого мира. Ты по-другому воспитан. Внешне ты изменился, но в душе остался прежним. И я люблю тебя такого и хотела бы, чтобы ты всегда оставался таким, равнодушным к женским истерикам. — Йанак снова шевельнулся, — То, что он может двигаться, — хороший признак. Этот яд парализует сначала волю, затем — почти сразу — мышцы, и уже в самый последний момент — сердце и лёгкие.