— Как? Та самая дама, что ваша честь изволили пригласить с собой в путешествие, для удовольствия, я полагаю, на что такие важные господа имеют полное право, тогда как простые честные матросы вынуждены проводить всю жизнь без женской ласки, которая облегчила бы им их тяготы…
— Что это за женщина? — заревел Оуэн. Чам слегка отступил, но уже не мог остановиться.
— Честному матросу остается только надеяться, что между плаваньями ему удастся найти где-нибудь в порту потаскуху и что она не украдет все его деньги. Между прочим, деньги, которые тяжело даются… Так что, сэр, дама будет с вами завтракать, или нет?
— Я сейчас убью этого бормотуна, — сказал Оуэн и вдруг дернул себя за бороду. — Черт побери…
Потому что в это мгновение дама появилась на трапе, ведущем с верхней палубы: она была в моряцкой куртке с капюшоном и держала мешок, который бросила на палубу. Это был весьма тяжелый мешок, и Оуэн понял, что дама оказалась здесь совсем не случайно.
— Ты… — Оуэн потерял дар речи и затряс головой. В ответ ему сверкнула улыбка Зельзы. Она посмотрела на свой мешок.
— Ты позволишь мне войти, рыжебородый? — ласково спросила она. И бросила Чаму. — Завтрак мне бы не помешал. Я провела ночь на палубе, в матросской куртке, и у меня разыгрался аппетит.
Беззубо улыбаясь, кок исчез в надстройке, где у него горела плита. Оуэн взял мешок Зельзы, вошел в каюту и швырнул его на койку. Она смиренно последовала за ним.
— Ты. — Он обернулся к ней, и глаза его яростно блеснули.
— Я узнала о готовящемся плавании от пьяного матроса, который отказался участвовать в таком безумном, как он сказал, предприятии, — тихо сказала Зельза. — К тому же кое-что я прочитала у тебя на руке. Поэтому я пробралась на корабль, как раз перед отплытием. По твоей руке я увидела, что тебе нужна будет помощь, спасение. Моя помощь.
— Но ты мне не нужна, цыганка, — хрипло ответил Оуэн. — Я не хочу, чтобы ты… плела вокруг меня свою паутину. Мне следовало бы вплавь отправить тебя обратно.
— Это верно, ты не принадлежишь мне, гахьо, — сказала Зельза, — ты принадлежишь ей. Женщине из волшебного сна… но твоя жизнь связана с моей. Ты это скоро увидишь.
Кайтай приподнялся на локте со своего места и, моргая, смотрел на них.
— О небесный медведь, как можно так громко каркать, когда человек страдает, — сердито проговорил он. — Оуэн, ты что, и цыганку свою с собой взял?
— Великая праматерь!!! — заорал Оуэн. — Она не моя, и я ее не брал!
Зельза улыбнулась.
— Тебе плохо, желтолицый? — спросила она.
— Я чувствую себя хуже, чем великий прародитель после того, как он проглотил мистическую ящерицу, — пробормотал Кайтай и вновь убрал голову под одеяло. Зельза быстро вышла из каюты, а Оуэн остался сидеть, опершись подбородком на руку и нахмурившись.
Через несколько минут появился Чам с подносом и кастрюлей, из которой валил пар. За ним шла Зельза: она аристократическим жестом отпустила старого кока, и тот, хихикнув, засеменил к двери. Цыганка налила полный стакан дымящейся жидкости из кастрюли и подошла к койке, где лежал Кайтай.
— Сядь, желтолицый, и выпей это, — повелительно сказала она.
— Ух! — произнес Кайтай, принюхиваясь. — Адское зелье. Воняет тухлой рыбой.
— Пей, — приказала Зельза. Сделав страшное лицо, Кайтай осушил стакан.
Спустя минуту его физиономия стала удивленной.
— Фу-фф! — сказал он, отирая рот. И чуть позже добавил: — Подействовало.
— Для всего есть своя травка, — невозмутимо сказала Зельза. — Есть трава от морской болезни, есть от бесплодия женщин и кобылиц, и даже имеется травка для не очень активных жеребцов. — Она посмотрела на Оуэна, а тот побагровел и с силой хватил кулаком по столу так, что подпрыгнула тарелка с едой.
— Поди ты к черту, женщина!
— Нет, рыжебородый, я не стану давать это зелье тебе, — ответила она. — И поешь. Похоже, старик довольно неплохой повар.
— Плыть придется довольно долго, даже при таком благоприятном ветре, — проговорил Оуэн, поглядев на раздутый парус. — К тому же у нас не хватает гребцов, и, если ветер спадет, мы будем дрейфовать и ждать. Но пока…
— Я никогда не видал в этих краях такого сильного и ровного западного ветра, — откликнулся Ларр, щурясь на заходящее солнце. Он держал перекрестный глубиномер, ожидая, пока свинцовый боб, качаясь, установится на нужной высоте. — Мы на прямом курсе, сэр.
— Это хорошо, — сказал Оуэн, — я не такой любитель мореплавания, чтобы посвятить этому остаток жизни.
Читать дальше