Лев Власенко - Настоящие люди

Мужчинам потребовался почти час, чтобы осилить подъем. Взобравшись на каменную площадку на вершине Имегелина, Элгар огляделся. Человек, наблюдавший за их прибытием, спускался по противоположному склону. С такого расстояния Элгар без труда мог поразить его, но это не был задумавший недоброе воин. Черная фигурка — маленькая, быстро удаляющаяся — была ребенком или женщиной.

— Один из местных… — Умка покраснел, но не запыхался. Он все еще был очень силен и вынослив, хотя и с трудом поспевал за проворным молодым воспитанником. Подъем утомил старика, но он не желал показывать слабость.

— Стрелять?

— Не нужно. Они плохо живут, всего боятся…

Юноша проводил беглеца взглядом и продолжил осматриваться. Большой остров был практически лишен растительности, прошлогодняя трава и мох кое-где пробивались сквозь подтаявший снег, но по большей части Имегелин состоял из серого камня. С вершины хорошо просматривался соседний меньший остров, Инетлин. На его берегу Элгар разглядел следы местных жителей: свернутые яранги, наспех потушенные костры и другие отметины, которые неизбежно оставлял человек. Наметанным глазом юноша определил, что в селении живет не меньше пяти семей. По-видимому, они спрятались, когда увидели приближающуюся байдару.

— Здесь живут инук? — спросил Элгар.

— Сыроеды? — переспросил Умка. — Да, они с ними одного корня, но островитяне отличаются от жителей побережья также сильно, как мы — от оленеводов. Мы зовем их большеротыми.

Юноша повернулся к морю. Имегелин возвышался над беспокойной черной водой, будто поддерживаемый белым поплавком окружающего его льда. С вершины острова Элгар видел море, перекатывающееся темными разводами волн. В небе парили низкие серые облака и редкие птицы, отважившиеся взлететь в такой ветер. С запада, покачиваясь на волнах, приближались большие лодки торговцев. Несмотря на поднятые паруса, они шли гораздо медленнее проворного суденышка, на котором плавали Умка и Элгар.

— Когда-то большеротые были сильным племенем, — Умка присел на землю. — Они даже воевали с другими островитянами и людьми моего рода, но частые стычки ослабили их…

Элгар двинулся вдоль склона, он увидел несколько каяков у противоположного берега, вокруг которых суетились люди.

— Что ты видишь, малыш? — щурясь, спросил подошедший Умка.

— Это инук, — ответил Элгар. — Но здесь только легкие каяки. На них нельзя перевезти большой груз…

— Сколько?

Элгар насчитал пятнадцать каяков и две небольшие рыбацкие байдары.

— Много… — прогудел Умка. — Не припомню, чтобы раньше сыроеды собирали такую толпу.

Старик упрямо называл инук — обитателей соседних берегов — сыроедами. Он рассказывал, что так их прозвали восточные соседи. В молодости Умка был отчаянным путешественником и видел места, где до него не ступала нога настоящего человека. Славу бродяги-Умки затмевала только его же слава Умки-воина.

— Будем сражаться? — спокойно спросил Элгар.

Старый медведь одобрительно посмотрел на воспитанника. Стройный и ловкий, Элгар не обладал и толикой физической силы, данной от рождения Умке, но был необычайно умен и проворен. Юноша никогда не избегал боя, но и не выказывал неразумной поспешности, когда дело шло к кровопролитию. Умка объяснял это врожденной осторожностью, но он ошибался. Элгара возбуждал вид крови. Еще в детстве он заметил за собой это качество и прилагал все силы, чтобы контролировать свою жажду. Даже в суровых северных краях такая излишняя, противоестественная кровожадность осуждалась и считалась проклятьем, наложенным злыми духами.

— Может, и будем, — старик хлопнул юношу по плечу. — Но мы пришли для обмена, а не для драки. Идем, нужно встретить остальных…

Торговцы-луораветлан уже подошли к берегу. Они вывели свои неповоротливые суда на мелководье и теперь переносили на сушу тюки с товарами. Некоторые мужчины были одеты легко, по-летнему, другие, пришедшие из далекой тундры, все еще носили глухие зимние одежды и сапоги-торбаса, подбитые мехом.

— Говоришь, инук привели много воинов? — мужчина по имени Омрын, предводитель торговцев, был взволнован. Он беспокойно теребил завязки шапки из собачьей шерсти, которую носил поверх чепца с меховыми наушниками. От морских брызг этот массивный головной убор отяжелел и грязным комом валился ему на глаза. Омрын без конца поправлял его и поглядывал на Умку, который помогал разгружать баркасы.

Таких торговцев, как Омрын, жители побережья называли «кавралинами» — вечными странниками. Он путешествовал от самого мыса Пок’ыткын до берегов полноводной Экулумен и торговал со всеми народами и племенами, живущими на этих обширных землях. Его хорошо знали и моряне, и оленеводы, и даже коряки и островитяне-инук. Хорошо знали и одинаково недолюбливали за скупость, пронырливость и незаменимость, ведь всем нужна была его помощь, чтобы договориться с соседями. Еще одной причиной для такого отношения к Омрыну было его темное прошлое. Кавралина изгнали из рода. Это было самое тяжелое наказание для луораветлан, такой приговор означал медленную голодную смерть в тундре. Но Омрын выжил, сумел завязать отношения с соседями и стал странствующим торговцем. Спустя много лет после своего изгнания он даже возобновил общение с отказавшимися от него родственниками.